Сделав вздох, она высвободила руки и спрятала их за спиной. Гордо вздернув голову, она взглянула ему в глаза, говоря себе, что он не гипнотизер, чтобы так смотреть на нее. Он всего лишь обычный мужчина, из плоти и крови. К тому же дикарь. Грубиян и варвар.

Несколько долгих мгновений он разглядывал ее, склонив голову, словно изучал редкий биологический вид. Затем, слегка тряхнув головой, едва слышно спросил:

– Что вы тут делали с Уайтфилдом?

Она тоже слегка тряхнула головой, словно ей требовалось время, чтобы до нее дошел смысл его вопроса.

– Мы вышли не одни. С нами была ваша сестра.

– Она оставила вас наедине с Уайтфилдом. Почему?

Порция испытывала определенную неловкость.

– Боюсь, она обиделась на то, что барон уделял ей недостаточно внимания.

– Этот ублюдок и не стал бы уделять ей внимание, – проворчал Хит и провел рукой по длинным волосам, черным, как крыло ворона. – Она на него уже несколько лет засматривается. Ну почему она не слушает меня? Неужели она думает, что я чудовище, раз запрещаю ей водить дружбу с недоумками вроде Уайтфилда? Я знаю, что они видят, когда смотрят на нее. То же, что видят, когда смотрят на меня. Еще одного из Безумных Мортонов. Сегодня ей довелось испытать лишь в малой степени то, что пришлось бы почувствовать, если бы я позволил ей вращаться в их обществе. Я не хочу, чтобы ей было больно. Только самые отчаявшиеся из охотников за приданым стали бы ухаживать за ней. Все другие бежали бы от нее как от чумы.

– Вы любите ее, – пробормотала Порция, не в силах скрыть своего удивления.

Он резко взглянул на нее, сдвинув брови.

– Конечно, я ее люблю. Она моя сестра.

Порция отвела глаза, словно ее внезапно заинтересовали заросли терновника справа от нее. Она оскорбила его. Усомнилась в его порядочности. Нет, такой человек не способен на убийство. Ей стало стыдно за себя, за то, что позволила Уайтфилду заронить зерно сомнения.

Порция потянулась к ветке и отломила сучок. Но она не позволит себе чувствовать свою вину перед ним. Она понимала, что Хит не мог быть убийцей. Он даже не был тираном в семье.

– Порция?

Глубоко вздохнув, она посмотрела на него, пытаясь увидеть в нем бессердечного и сумасбродного тирана, не знающего, что такое братская любовь и привязанность. Ведь всего несколько мгновений назад она подозревала его в этом грехе. Но теперь она знала правду. Она попыталась улыбнуться, но не смогла.

– Да?

Он вглядывался в ее лицо, искал ответа на свой невысказанный вопрос.

– Братская любовь для вас так важна?

Она засмеялась, и смех даже для нее самой прозвучал горько и неестественно.

– В самом деле.

– Ваш брат…

– Моего брата, – перебила она его, – волнует лишь то, чем я могу его наделить. – Она обвела рукой вокруг себя. – Поэтому я здесь.

Взгляд его стал мягче.

– Возможно, он ничего не знал о болезни в моей семье.

Порция безразлично пожала плечами:

– Ему все равно. – Порция замолчала, чтобы набрать в легкие свежую порцию воздуха. – А бабушка должна была знать. Она регулярно переписывается с вашей бабушкой. Она знала, и ей тоже было все равно. Так что, милорд, вы сами видите, я ничего не знаю о родственной любви. По крайней мере, – поправила себя она, – о той любви, какую делите вы со своими близкими.

Коротко кивнув, она бросила отломленный сучок на землю и быстро пошла прочь по тропинке, презирая себя за те слезы, что стояли в горле, за тяжесть в груди.

Хит нагнал ее и зашагал рядом.

– А ваши родители?

Проглотив ком в горле, она обогнула живую изгородь из терновника и оказалась на небольшой площадке, со всех сторон окруженной кустарником, с журчащим посередине фонтаном.

– Как вы выбираетесь из этого лабиринта, черт возьми? Улыбнувшись почти ласково, он кивнул в сторону еще одной тропинки на другом конце площадки:

– Там.

Порция кивнула и пошла в указанном направлении. Хит шел следом.

– Так ответьте на мой вопрос, Порция. Что с вашими родителями?

– Мой отец умер, когда мне исполнилось четырнадцать, – бросила она через плечо.

– Мне жаль, – пробормотал он, и бархатный тембр его голоса отозвался трепетом в ее сердце.

– Не стоит меня жалеть. Он никогда не обращал на меня особого внимания, – ответила она, не осмеливаясь взглянуть на него из опасения, что в ее взгляде он прочтет нечто большее, чем могли бы сказать слова.

– Должно быть, вам было больно.

– Не особенно. – По правде говоря, у нее было чувство, что судьба ее пощадила. Большую часть своего времени отец тратил на то, чтобы укрощать мать, мечтая поработить ее полностью. Он проверял ее записи, ее календарь, указывал ей, с кем ей можно и нельзя общаться, проверял ее расходы, в том числе благотворительные, подвергал инспекции каждую вещь в ее гардеробе.

– А ваша мать? – спросил он. – Она тоже вами пренебрегала?

– Нет, – сказала Порция, – она была внимательна ко мне.

– Была. Она тоже умерла?

– Нет.

– Тогда…

Порция внезапно остановилась и повернулась к нему лицом.

– Моя мать уехала в Европу ровно через неделю после похорон отца. Ровно неделя ей потребовалась, чтобы сделать все приготовления к путешествию.

– Восемь лет назад? И она ни разу не приезжала вас навестить?

Порция поежилась под его жалостливым взглядом. Она с новой остротой почувствовала себя брошенной и забытой.

– Она пишет. – Что из того, что письма она получала все реже с каждым годом. Мать любила ее. Порция не осуждала мать за то, что она захотела пожить своей жизнью. Она вскинула голову и сказала: – Она обещала за мной вернуться. Мы собираемся вместе путешествовать по свету. И я увижу Парфенон. – Порция сама удивлялась запальчивости своего тона.

– Понятно, – пробормотал он. Она искоса взглянула на него.

Он продолжал смотреть на нее с сочувствием, окрашенным снисходительной насмешкой. Так смотрят на обманутого ребенка, продолжающего верить в волшебников и фей.

Желая поскорее сменить тему, не в силах вынести этот жалостливый взгляд, Порция сказала:

– Я знаю, что вы пытаетесь действовать в интересах Мины, но я думаю, вы понимаете ее желание иметь то, что она считает нормальной жизнью.

Хит схватил ее за предплечье и повернул к себе лицом. Теперь она уже видела дом. Он возвышался за разросшимися кустами за спиной Хита.

– Нормальная жизнь? – Он приподнял темную бровь с таким видом, словно впервые слышал это словосочетание.