Дверь распахнулась.

В тот момент, когда она открылась, я хрипло сказал:

— Ты не должна быть…

Но едва я успел произнести эти слова, как лицо Мише расплылось в ухмылке, которую я видел всего полсекунды, прежде чем она бросилась ко мне.

И, черт возьми, как же приятно было увидеть ее дружелюбное лицо.

Мише бросилась мне на шею и обняла меня так, будто думала, что никогда больше меня не увидит. И конечно же, я обнял ее в ответ, ведь кто я такой, монстр что ли?

Ее волосы стали длиннее и теперь достигали плеч. Карамельные локоны все еще пахли потом и пустыней после ее путешествия.

— Ты не должна быть здесь, — сказал я. — Я же говорил тебе не приходить.

Я старался звучать очень грубо и потерпел неудачу.

— Да пошел ты, — ласково сказала Мише, что означает: «Я тоже по тебе скучала, идиот».

Глава

15

Райн

— Было скучно просто бродить в одиночестве. Что еще я должна была делать?

— Держаться подальше от неприятностей. Держаться подальше от столицы и гражданской войны. Найти безопасное и спокойное место.

Мише сморщила нос.

— Безопасное и спокойное?

Она сказала это так, как будто эта мысль была нелепой, и, честно говоря, любой, кто хоть раз встречался с Мише, знал, что так оно и есть. Мише была противоположностью безопасности и спокойствия. Мише была настолько импульсивной и безрассудной, что иногда это меня искренне пугало.

Когда она наконец освободила меня из своих удушающих объятий, она потащила меня в свою гостиную. На ней были пыльная белая рубашка и брюки, испачканные после дороги. Но если она и устала, то не подала виду, а потом она свернулась калачиком в кресле и подтянула колени к груди, и с широко раскрытыми глазами требовала, чтобы я ей все рассказал. Она слышала самые важные новости, говорила она, но хотела узнать все от меня.

В мире не было ни одного человека, с которым мне было бы комфортнее, чем с Мише. Она видела меня в худшем состоянии. И все же… рассказать ей всю историю о том, что произошло во время последнего испытания Кеджари и после него… было трудно. Мне еще не доводилось собирать все события в один рассказ. Мои глаза переместились на определенное место на ковре, пока я рассказывал ей, как можно более скупо, о том, что произошло.

К тому времени, когда я закончил, волнение Мише сменилось такой неприкрытой, выворачивающей наизнанку грустью, что, когда я снова перевел взгляд на нее, это заставило меня подавить смех. Она выглядела так, словно была близка расплакаться.

— Сиськи Иксы, Мише. Все не так драматично.

Но Мише просто разжала ноги, пересекла комнату и обняла меня еще раз, не по-щенячьи восторженно, как при воссоединении, нет, это было спокойное объятие друга, который хочет поддержать.

Я высвободился из ее объятий.

— Со мной все в порядке. А от тебя воняет.

— Ты не можешь мне лгать, — пробормотала она, а затем села на пол, скрестив ноги, и подперев подбородок руками.

— Серьезно, Мише… — Я ковырял ноготь. Я не был уверен, была ли под ним все еще чья-то чужая или моя собственная от моего непрекращающегося ковыряния застывшая кровь, однако я не мог заставить себя оставить это дело в покое. — Здесь все плохо. Тебе стоит вернуться в деревню.

Мне было легко это сказать, мне было легко выставить Мише из Сивринажа, и все же какая-то часть меня проклинала себя за то, что я произнес эти слова — даже зная, что, конечно же, она не послушает.

Я скучал по ней. Нет, это было даже мягко сказано. Она была моей единственной семьей, кровной или нет. Сейчас в живых было два человека, которые, как я чувствовал, к лучшему или к худшему, действительно знали меня. Орайя и Мише. Когда Орайя смотрела на меня, это было обвинение из разряда: я вижу, кто ты на самом деле. Но когда Мише смотрела на меня, это была привязанность. И мне этого не хватало, но это также было неудобно. Всегда было труднее играть роли, которые мне нужно было играть, когда Мише была рядом, она знала меня слишком хорошо.

— Там было скучно, дерьмово. Кроме того, ты действительно думал, что я просто оставлю тебя здесь одного? — Между ее бровей появилась глубокая морщинка. — Или ее?

Ее. Орайя.

Несмотря на все это, мне стало немного теплее на сердце от осознания того, что Мише полюбила Орайю. Как будто она с самого начала знала, насколько важной она станет для меня. Мне всегда было интересно, есть ли в Мише немного магии разума. Хотя бы чуть-чуть. Такие вещи не относятся к Атроксусу, но ее эмпатия была немного странной.

Я чувствовал, что мне нужна Мише, и я ненавидел это чувство. Но, возможно, Орайя нуждалась в ней даже больше, чем я, прямо сейчас.

— Мм, — сказал я, не выражая ничего из этого.

— Дела плохи?

Я думал о безудержных рыданиях Орайи посреди дня, когда она думала, что никто ее не слышит. Думал о безмолвной пустоте на ее лице в течение нескольких недель.

Вспомнил ее голос: «Я ненавижу тебя».

— Да, — сказал я. — Дела плохи.

Признание было горьким и с примесью сожаления.

Я уже давно отказался от представления о себе как о морально порядочном человеке. За эти годы я убил сотни людей своими руками. Тысячи косвенно, в результате моих действий в прошлом Кеджари или в этом. Я делал то, что было необходимо, чтобы выжить. Я старался не корить себя за это.

Но я всегда буду сожалеть об этом. О том, что сломал Орайю. Это был грех, который я никогда не смогу искупить.

Повисло долгое молчание. Потом Мише тихо сказала:

— Я просто… очень, очень рада, что ты не умер, Райн.

Я немного посмеялся, но она огрызнулась:

— Это не шутка. Я серьезно. О чем ты только думал?

Я не был уверен, что рад тому, что не умер. Когда Орайя убила меня, я был уверен, что поступаю правильно. Даю Орайе силу, необходимую для раскрытия ее потенциала. Даю Дому Ночи чистое начало. Никаких запутанных союзов с Кроворожденными. Никакого трудного и непонятного прошлого.

В тот момент казалось, что ради этого стоит умереть. Умереть, в конце концов, было не так уж и сложно. Возвращение — вот с чего начался весь этот бардак.

Я слишком небрежно произнес:

— Я не очень-то много думал, — хотя это была откровенная ложь.

Она нахмурила брови.

— Но ты так много работал