На мякине не проведешь: у Федора Федоровича на все готов ответ. Кстати, а как его звать-то по-настоящему?

– Да зови, как звал, – отозвался тот. – Я уже привык. Забодяжный – звучит смешно, настроение поднимает, а Федькой моего брата кликали. Погиб на Кубани… – И сразу о другом: – Тебе не кажется, что наша мамзель в передничке с этим чародеем якшается? А то откуда у нее шамовка иностранная взялась и все прочее?

Вывод был очевидным, однако Вадим ушел от обсуждения Эджены и поставил вопрос по-иному:

– А кто сказал, что этот чародей и гений, которого ты ищешь, – одно и то же лицо?

– Все сходится. – Федор Федорович сцеловал с ладони капельки растаявших снежинок. – И коли мы с тобой его заарканим – честь нам и хвала. А коли прошляпим, значит, никуда мы как оперативные работники доблестных структур не годимся. В лучшем случае под трибунал отправят, сто молекул нам в печенки…

– Чтобы под трибунал пойти, надо сперва живыми в Москву вернуться, – напомнил Вадим, но развивать тему не стал. Что проку переливать из пустого в порожнее? Лучше о деле: – Толуман, полагаю, тоже под крылом у мага-искусника. Может, потому тут эта кодла и ошивается, что поручено ей за окрестностями присматривать. Следить, чтобы властелина никто не тревожил, и всех инородных, вроде нас, отсекать безжалостно. Так что… коллега… – Вадим намеренно сделал акцент на этом слове, – надлежало бы нам не от них бегать, а за ними. Да вот незадача: у них ружья и лимонки, а у нас – ни репы, ни морковки.

Федор Федорович одобрительно пригнул копну волос, с которой, вопреки протестам Фризе, он утром содрал бинты и вату.

– Дельно излагаешь. Надо бы извилинами пораскинуть, как через Толумана на нашего чернокнижника выйти и самим на удочку не попасться… А твой дружок Мышкин – он здесь какой суспензией примазан? Сроду не поверю, что сидит себе в якутской дыре ханыга-заумник и мухоморы изучает. На какие тугрики он бы сюда добрался, да еще с таким прицелом, чтобы не на неделю, а на годы обосноваться?

– Это ты в точку, – признал Вадим. – Он и мне покоя не дает. Кто такой? Откуда свалился? Есть два варианта. Первый: он в самом деле прибыл сюда, как ты выражаешься, мухоморы изучать. Но властелин не потерпел бы его присутствия – прислал бы свою чертову дюжину, и они бы избушку гранатами забросали. Не спасли бы ни петарды, ни даже миномет, если есть у него таковой…

– А второй вариант?

– Второй… – Суставы затекли, и Вадим встал, чтобы размяться. – Мышкин и есть властелин. Он же твой маг, и он же покровитель Толумана. Но тогда непонятно, зачем они его халабуду сожгли и куда он делся.

– Шарада! – Забодяжный тоже поднялся. – Боюсь, эта нить для нас оборвана. Остаются Толуман и твоя цаца. Подходец бы к ней подобрать… катализатор какой-нибудь, чтобы реакция быстрее пошла…

Реплика отдавала сальностью. – Федор Федорович вновь взялся за свое. Вадим поскорее подвел черту:

– Эджену не трогай. И не ходи за ней – спугнешь. Я все беру на себя.

– Прям все? – Разведчик ощерил кривые резцы. – А не надорвешься?

* * *

Вадим рассчитывал, что Эджена и на другой день придет с началом сумерек. К тому часу он вместе с Забодяжным и Генриеттой обошел дозором прилегавшие к землянке территории. Ухо следовало держать востро, дабы избежать внезапного нападения. Однако сегодня ни Толумана, ни его рати поблизости не было. Федора Федоровича это скорее печалило, нежели радовало. Он костерил оюна, используя самые изощренные формулы из органической и неорганической химии и в целом высказывался на его счет крайне нелюбезно:

– Он по нам уже отходную прочитал, да? Формалин аллотропный… Хоть бы краешком показался!

– А оно нам надо? – апатично вступал в пикировку Вадим. – По мне, сейчас от них лучше держаться подальше.

Генриетта отмалчивалась. Она не отходила от Вадима ни на шаг, шла как привязанная, дышала неровно, и две возвышенности на ее груди вздымались и опадали со сбоем ритма, словно ее мучила астма. Что так тяготило высокорослую милиционершу? Будь объект ее вожделения более внимателен, он бы с лету распознал в повлажневших девьих очах любовную негу. Но объекту было невдомек – он не удостаивал ее даже мимолетной поглядкой, углубился в лицезрение оголившегося леса и ни о чем не думал.

Оставленный на хозяйстве Фризе приготовил обед – поставил в угли вскрытую банку тушенки и разогрел. Наспех перекусив, Вадим засобирался к озеру. В свои планы он никого не посвятил, отговорился желанием проверить, не крейсируют ли по Лабынкыру враждебные лодьи. Генриетта несмело (что было совсем не в ее духе) попросилась сходить вместе с ним. Он просьбу отклонил и ушел один.

Вчерашний снег за день растаял, под ногами плюхала грязь. Глядя на угасающее светило, Вадим убыстрил шаг. Нужно было непременно оказаться на берегу раньше Эджены – в этом и заключался расчет. Раз не получается подсмотреть, куда она исчезает, возможно, удастся засечь ее появление.

С выбором наблюдательного пункта сомнений не возникло. Сидеть за камнями, уставясь на кусты, – дурное занятие. Так ничего не увидишь, только зря время уйдет. Поэтому он, как в далеком детстве, залез на ветлу, под самый верх, где еще сохранились листья, зарылся в их красно-желтое облако и замер. Позиция была удобна в тактическом отношении, но не в физическом: приходилось стоять на левой ноге в основании обломанного сука, упершись правым коленом в развилку и держась руками за податливые, гнущиеся ветки. Вадим очень надеялся, что пребывание в такой раскоряченной позе не затянется.

Свечерело. Акватория Лабынкыра, отлично просматривавшаяся с высоты, подернулась траурной патиной – будто саван набросили. Минуты влачились медленно, как участники погребальной процессии. Аллегория усилилась, когда в ушах от напряжения стало позванивать на мотив похоронного марша Шопена. Вадим попробовал переменить позитуру, ветка под рукой оборвалась, и он едва успел схватиться за соседнюю, чтобы не грянуться оземь.

В эту секунду воды озера разверзлись, и из них, подобно наяде, вышла Эджена, несшая деревянный, покрытый лаком короб размером с кубический аршин. На ней был эластичный, не сковывающий движений костюм из тонкой резины, с капюшоном, предохраняющим волосы от намокания. Он был покрыт каким-то жиром – капли не стекали с него, а шариками скатывались на гальку, словно миниатюрные жемчужины.

Эджена поставила короб на землю, быстро, но не суетливо, стянула капюшон, расстегнула металлическую змейку, известную под английским названием «zipper» и вошедшую в моду года три тому назад, и вытянулась из костюма, как змея из старой кожи.

У Вадима перехватило дыхание. Под резиновой кожурой на Эджене не было ничего. Она стояла как