Среди казаков шли разговоры посерьезней.

– Это немчура захотела наших территорий, – говорили старики.

– Они и турок снова подняли на нас. И как России не везет?

– Побьем… И немцев, и турок, били не раз супостатов, – раздалось сразу несколько голосов.

– Побьем-то побьем, а сколько наших хлопцев заберет эта война, – сказал старый казак Дзюба.

В это время в хату зашел Семен Широкоступ, пришедший тоже на днях с фронта, по ранению, Поздоровался.

Небритое лицо Семена с малиновым шрамом расплылось в улыбке, а потом как окаменело.

– Там каждый день гибнут тысячи здоровых людей, а туда гонят все новых и новых, – грустно сказал он.

Из его глаз брызнула слеза. Она на мгновение задержалась на бороде светлой дождевой капелькой, упав на георгиевский крест, расплылась на нем.

– Мы думали, что ты в Петрограде служишь. А ты, дай Бог тебе многие лета, оказывается, уже и повоевать успел, – хитро прищурившись, с теплыми нотками в голосе произнес кто-то из гостей Никиты.

– Пришлось, пришлось, – с горькой усмешкой сказал Семен.

С первой же встречи с Семеном казаки не переставали удивляться: за что на груди у их земляка-станичника висит этот крест? Но считали неприличным спрашивать его об этом. Не распространялся об этом и сам Семен.

Но сейчас, замечая неторопливые и недоуменные взгляды собравшихся казаков, которые они то и дело бросали на его крест, понимающе улыбнулся:

– Это боевая награда, называется она – георгиевский крест, старики знают, – объяснил он Никитину сыну и, оглядев всех, с гордыми нотками в голосе добавил: – Получил я его из рук самого царя.

Присутствующие от удивления так и застыли, а у стариков-казаков – Дзюбы и Первакова – от этого известия точно что-то застряло в горле и они не могли проглотить. Поднеся сухой, морщинистый кулак ко рту, Дзюба даже несколько раз с усилием кашлянул, чтобы освободить горло, но, кажется, безуспешно.

Видя удивление и замешательство станичников, Семен дружески улыбнулся им.

– Ничего в этом особенного нет, наградил и все, – пытаясь придать своему голосу спокойное, почти безразличное выражение, произнес Семен. – Ну ладно, давайте сначала покурим мою фронтовую махорку, а потом я расскажу вам, как это было.

Широкоступ достал из кармана круглую жестяную коробочку с махоркой. Угостив всех, он не спеша свернул цигарку и себе. Когда закурили, Семен, выпуская изо рта и ноздрей горьковатый дым, спросил:

– Ну, как табачок? Получше, чем самосад!

– Хорош, в горле не дерет и даже не першит. Одно удовольствие курить такой табак, – похвалил один из казаков, желая сказать Семену приятное.

– Да, на то он и казенный… – одобрительно отозвался Перваков, держа между дрожащими скрюченными пальцами длинную дымящуюся цигарку.

Но казакам не терпелось скорее услышать, как это всесильный и грозный царь, каким они его представляли, сам вдруг явился к их земляку и лично вручил ему награду. Это обстоятельство высоко поднимало Семена в глазах казаков, делало его неустрашимым героем.

– Теперь послушайте, как это было, – произнес Семен, держа в зубах цигарку, от которой поднималась легкая тоненькая струйка синего дыма. – Есть в России такой город, называется он Гомель. Вот в этом самом Гомеле после ранения я лежал в лазарете, в палате для выздоравливающих. Однажды, глядим, наших врачей, фельдшеров и сестер милосердия точно оса укусила: они страшно засуетились, забегали взад, вперед, и у всех лица такие беспокойные, строгие. Пуще всех волновался и бегал в тот день сам начальник лазарета. Давая на ходу распоряжения врачам, сестрам и нянькам и тыкая пальцем в разные стороны, он опять исчезал. Не прошло и часу, как в лазарете все было прибрано, полы до блеска вымыты, старательно вытерты стекла на окнах, а нам сменили белье, аккуратно заправили койки. Раненые, удивленно глядя друг на друга, тихо перешептывались, высказывая разные догадки.

Вскоре в палату вбежал, на ходу вытирая платком лицо, начальник лазарета. Он еще раз оглядел помещение и, видно, оставшись довольным, обратился со словами: «Братцы! Сейчас к нам прибудет Его Императорское Величество Верховный главнокомандующий государь-император Николай Александрович!.. Это высокая честь и большое счастье для нас с вами, братцы!»

Я уже не помню, как другие восприняли это известие, но я, не скрою от вас, очень испугался, хотя и не из робкого десятка.

Семен затушил цигарку.

– И вот стою я, опираясь на костыль, возле своей койки, очень волнуюсь. Вдруг в дверях палаты вижу невысокого, сутуловатого человека в голубом мундире с золотыми погонами. Бородка у него будто хной выкрашенная, глаза маленькие и даже кажется, добрые. Клянусь Богом, никогда бы не подумал, что это – царь. Я представлял его себе совсем другим: грозным, свирепым, которому не дай Бог попасться на глаза. Вслед за царем вошли генералы. Все такие важные, дородные. У многих усы закручены, как рога у старого барана. Вперед вышел начальник лазарета, возбужденный, запыхавшийся, как лошадь после скачек. Мы все замерли у своих коек.

– Его Императорское Величество! – громко, будто на параде, крикнул он.

Солдаты в ответ закричали «ура». Царь едва заметно кивнул нам головой и чуть улыбнулся. Потом он вместе со своим адъютантом, очень красивым, высоким молодым генералом, отделился от свиты. Они вдвоем стали подходить к каждому солдату и тихо о чем-то спрашивать. После этого генерал прикалывал солдату на грудь вот этот крест, – скосил Семен глаза на награду, которая, вздрагивая, качалась на ленте. – Дошла очередь до меня. Страха у меня такого уже не было. Но все равно, чего греха таить, немного побаивался.

– Откуда ты, солдат? – Чуть слышно спросил меня царь.

Я взял себя в руки и, по примеру других, доложил, какого я звания, где служил, в каком бою получил ранение.

Смотрю, царь заинтересовался.

– Откуда, говоришь? – тихо повторил он свой вопрос.

– С Терека я, Вашего Величество! Сунженско-Владикавказского полка, – расхрабрившись, добавил я для точности. А у самого душа ушла в пятки. Страх овладел мной, ноги подкосились. Пока я собирался пасть к ногам царя и выложить ему все как на духу, начальник лазарета, спасибо ему, пришел мне на выручку. Из его объяснений я понял, что будто я от счастья, что вижу царя, лишился дара речи и что я родом с Кавказа.

Царя, видно, это развеселило.

– Знаю я вас, терцев, справно несли службу и отцы ваши, и вы, спасибо!

Он улыбнулся и кивнул молодому генералу. Тот подошел ко мне и сказал то же самое, что говорил другим солдатам:

– За верную службу царю и Отечеству Его Величество награждает тебя георгиевским крестом. И тут же приколол этот крест к моей груди.

Семен на минуту умолк, полез опять в карман, достал жестяную банку с махоркой. Угостив табаком присутствующих, закурил и сам, затем продолжил свой рассказ: