46-ю стрелковую дивизию РККА. А в конце года его взяли в Иностранный отдел ВЧК. Стремительный карьерный рост Паукера продолжался и дальше: в 1922 году он сделался заместителем начальника Оперативного отдела ОГПУ, а через год стал уже и начальником этого отдела.

И именно это стремительное продвижение в системе ВЧК-ОГПУ Паукеру обеспечил Менжинский, которому были необходимы люди, преданные лично ему. Заметив Паукера, когда он еще занимал очень скромную должность рядового оперативника в Иностранном отделе ВЧК, Менжинский взял его к себе личным помощником, который еще выполнял обязанности парикмахера. А для Менжинского, который любил покрасоваться перед женщинами, ухоженная внешность и хорошая прическа имели в то время очень важное значение. И, конечно, талант парикмахера он оценил в полной мере, очень сильно продвинув Паукера по службе. Так и затесался Карл Паукер среди больших начальников. А в 1924 году, после смерти Ленина, Менжинский порекомендовал Паукера Сталину, как человека, способного организовать и возглавить личную охрану.

Как ни странно, но Иосифу Виссарионовичу Карл Паукер сразу понравился. Будучи человеком энергичным, Карл обладал завидной работоспособностью, был общительным, не боялся шутить, не стеснялся рассказывать Сталину анекдоты, и даже не гнушался прихвастнуть, что, мол, до призыва в армию работал сценическим парикмахером в театрах Будапешта и стриг самых знаменитых на тот момент артистов не только Австро-Венгрии, но и всей Европы. И вскоре его за глаза уже называли шутом Сталина. Но, бестолковым Карл отнюдь не был. Проявив способности к порученному делу, Паукер создал под кураторством Менжинского для Генерального секретаря серьезную систему охраны, куда входило несколько тысяч сотрудников и даже воинские части особого назначения. Вскоре эта специальная охранная служба, выросшая из оперативного отдела ОГПУ, отвечала не только за безопасность Сталина, но и охраняла всех остальных членов Политбюро. А Иосиф Виссарионович настолько привык к самому Паукеру, что стал считать его своим доверенным лицом, ведь брил и подстригал его именно Паукер лично, а ни какой-то другой посторонний парикмахер. Другому бы Сталин не доверил мелькать у себя перед носом с острыми ножницами в руках, а то и с опасной бритвой. Но, даже пользуясь огромным доверием Сталина, Карл Паукер не забывал регулярно отчитываться перед Менжинским. Он хорошо помнил, кому был обязан всем, да и компромат на него у Менжинского имелся.

Глава 18

Вячеслав Менжинский сказал Карлу Паукеру по телефону всего несколько слов, попросив поскорее явиться на доклад. Но, Паукер ответил, что прибудет лишь после обеда. Вскоре подошел курьер, который принес от Ягоды несколько первых папок по расстрельным делам. И пришлось погрузиться в их изучение до наступления обеденного времени.

Впрочем, Вячеслав Менжинский, разумеется, знал, что просто так оставить Сталина и уйти Карл Паукер не может, поскольку он сам считал, что добросовестный начальник охраны и, следовательно, главный телохранитель обязан находиться при Генеральном секретаре постоянно. Чего Карл и старался придерживаться. При всех его шутовских наклонностях, служака из него получился совсем неплохой. Ведь смог же он поставить дело охраны вождя таким образом, чтобы все вопросы, касающиеся встреч Сталина с посетителями, всех мероприятий с его участием, его питания и даже внешнего вида в последнее время обязательно решались при личном участии Паукера, которому соратники по ОГПУ давно дали кличку Паук. И действительно, он постоянно плел, расширял и улучшал вокруг Генерального секретаря свою охранную сеть, не только маскировочную и защитную, но и наблюдательную, благодаря чему каждый шаг вождя и становился известен Менжинскому, поскольку именно ему Паукер регулярно докладывал обстановку.

За несколько лет Паукер сделался настолько важной фигурой, что за информацию от него в последнее время активно боролся и Генрих Ягода, пытаясь заставить Карла докладывать и ему. Особенно усиливался нажим на Паукера со стороны Ягоды, когда Менжинский болел сильнее обычного, страдая обострениями и не выходя на службу. Вот только компромата на Паука у Генриха не имелось. Потому рычагов, чтобы жестко давить на него, в руках у Ягоды не было. И ему приходилось довольствоваться лишь формальными докладами главного телохранителя генсека, в которых он намеренно опускал многие важные подробности жизни вождя, ограничиваясь лишь сугубо служебной информацией.

Переманить Паукера на свою сторону у Генриха никак не получалось. Подкупить его не представлялось возможным, поскольку Сталин обеспечивал своего доверенного телохранителя-парикмахера всем необходимым и даже больше, а ни чрезмерной жажды наживы, ни стремления к вычурной роскоши у Паука в характере не просматривалось. Скорее, ему была свойственна психология лакея при хозяине. Причем, лакея очень верного и неподкупного, словно преданный пес. А для самого Паука разница между Ягодой и Менжинским казалась вполне очевидной. Первому он не был обязан ничем, а второму — всем, поскольку Карл всегда помнил, кто его возвысил и Сталину порекомендовал.

Потому Менжинский вполне полагался на Паука в деле усиления своей собственной охраны. А то, что в этом назрела необходимость, теперь уже и сам Вячеслав отчетливо понимал. Подействовал на него в этом плане даже не столько мой небольшой личностный конфликт с Ягодой, сколько предстоящий в скором времени арест Троцкого. Что, учитывая огромное количество сторонников последнего, на этом этапе развития событий представляло собой опасность гораздо более серьезную, чем обиженный Генрих Ягода.

Ситуацию с небольшим выговором ему я инициировал специально с целью спровоцировать Ягоду на какие-нибудь откровенно враждебные действия. Ведь, судя по той истории, о которой я читал, Генрих оставался внешне лояльным Вячеславу достаточно долго, он не только поддерживал его под руку при ходьбе, но и помогал ему надевать обувь, когда Менжинский уже совсем ослаб после инфаркта. И, хотя он, разумеется, вынашивал планы занять место своего начальника, но процесс этот долгое время не форсировал, поскольку текущее положение вещей с немощностью Менжинского его вполне устраивало. Ведь, используя такого начальника, ставшего со временем лишь номинальным, в качестве ширмы, ничего не мешало Ягоде проворачивать любые свои дела за его спиной. Мой же расчет, когда я провоцировал Генриха, базировался на предположении, что, увидев внезапное выздоровление начальника, который еще и претензии предъявлять начал, Ягода задергается и выкинет какую-нибудь глупость, за которую можно будет зацепиться, открыть дело против него и легально ликвидировать, например, при оказании сопротивления во время ареста. Это если по-тихому не получится.

А заняться ликвидацией Генриха по-тихому я пока не имел возможности, кроме той, чтобы самому сделаться ликвидатором, чего я, естественно, не желал. Зачем же мне подставляться, если впереди еще подобных ликвидаций предстоит много? Повернуть историю, устранив всего одного Ягоду, конечно, вряд ли возможно. Для тихой ликвидации этого будущего палача в моем распоряжении должен