Самодвижущийся вагон еще долгое время вызывал восхищение и непонимание. Можно было бы вспомнить, что поезд также перемещался самодвижением, но он был большим, его тянул паровоз, и это почему-то будоражило воображение в гораздо меньшей степени. Трамвай был одинок. Вся его сила, казалось, заключалась лишь в нем самом: он не разводил пара, а электрические провода, от которых он получал свои жизненные токи, были чем-то таинственным и совсем уж необъяснимым.

Мечтая постичь тайну этой удивительной машины, многие ходили в Библиотеку. Так трамвай и Библиотека стали чем-то неразрывно связанным, единым путем в светлое будущее, гораздо более почтенным и спокойным, чем тот путь, который предлагался борцами за новую жизнь. О них стали забывать, ведь Касьян и его соратники ничего подобного предложить не могли.

В лето одиннадцатое Ксениино в городском порту встретились мореход и землепашец. Они не искали совместной беседы, но как-то уж так получилось, что она завязалась, – не потому ли, что нет лучшего места для бесед, чем островной порт? Слово за слово, открылось, что у морехода отец утонул во время шторма. Через некое время сделалось явным и то, что дед его тоже погиб, бороздя моря. И тогда землепашец сказал:

Верь мне, о мореплаватель, что на твоем месте я бы никогда не вышел в море.

Мореход же спросил землепашца, как кончил жизнь его отец.

Он умер в своей постели, ответил землепашец. Умер, окруженный чадами и домочадцами. На вопрос о том, как умер его дед, землепашец отвечал, что тоже в своей постели. И тогда мореход сказал ему:

Так знай же, брат, что на твоем месте я бы никогда не лег в постель.

История не сохранила их имен, поскольку в порту встречаются много людей, чьи имена не способна удержать память. Но остаются их слова, которые важнее имен. И слова эти не теряют ни силы своей, ни красоты оттого, что произносившие их остались безымянны. Слова не требуют имен.

Некие странники говорили, что беседа происходила не на Острове, а на Большой земле. Иные же утверждают, что в действительном смысле ее вообще не было, и что она якобы придумана неведомым проповедником. Для слов, однако же, всё это малозначимо. Они живут своей жизнью, являясь там, где в них есть нужда, и исходят из уст разных людей, и никто ими не владеет, потому что нет права собственности на слова.

Сказанное кем-то нередко превращается во всеобщее достояние, и чужие слова становятся нашими. Бывает даже, что не люди рождают слова, но наоборот, так что не стоит удивляться, если сразу в нескольких портах сойдутся мореход и землепашец и между ними потечет вышеприведенная беседа.

В лето двенадцатое правления Ксении был открыт Университет. Тяга к знаниям, рожденная Библиотекой, трамваем, а еще прежде поездом, сделала открытие Университета неизбежным. Университет посещало по преимуществу юношество, но не только. Зрелые мужи, умудренные опытом и облеченные властью, также бывали на лекциях.

Касьян со товарищи выступил за право женщин на обучение, а наиболее нетерпеливые борцы за новую жизнь решили, со своей стороны, взорвать нечто удобовзрываемое, чтобы поддержать женщин в их стремлении к просвещению. Но университетские власти, видя женскую тягу к науке, сделали Университет доступным и для них.

Опасаясь, что опоздают с вмешательством, борцы поспешили всё же взорвать приготовленные бомбы, но, к их сожалению, количество жертв было невелико.

Спешка, говорили они, не ведет к добру.

И это, говорили, пусть будет нам уроком.

Поскольку дело касалось женского вопроса, бомбистками были женщины, но зачинщики злодеяний, забыв, во имя чего взрывались бомбы, решили, что отныне взрывы будут производить только мужчины.

Данная неудача, говорили, лучшее свидетельство того, что женщинам надо учиться.

Первые профессора Университета прибыли с Большой земли на пароходе. Когда профессорский пароход причалил к Острову, его встречала огромная толпа. Среди преподававшихся наук была отечественная история, причем в число преподавателей был включен и я, грешный Иларий, и это наполняло меня гордостью, ибо и я стал профессором.

Заморские профессора поначалу смотрели на меня с недоумением, поскольку сама возможность существования истории на нашем Острове виделась им сомнительной. Ознакомившись же с разрозненными историческими записками, созданными в разных частях нашей земли, а также и с настоящей хроникой, посвященной всеобщей истории Острова, они изменили свое мнение.

Это, однако, не удержало их от замечаний и советов касательно Истории Острова. Описание мимотекущих лет и умозаключения хронистов казались профессорам несовременными, язык же хроники они назвали допотопным. Вышереченные черты с годами якобы лишь усугублялись, и это входило в непримиримое противоречие с набиравшим скорость прогрессом.

Дело завершилось тем, что в один далеко не прекрасный день на заседании Островного исторического общества профессора потребовали переписать историю в соответствии с современными данными науки и общим течением прогресса. Я же, худоумный Иларий, отказался переписывать историю, заявив, что таковой она была передана нам предтечами нашими и останется вовеки неизменной.

Вы есть обскурантист, сказали мне профессора. Ведите свою дремучую историю, как вам заблагорассудится. Мы же напишем новую. И не думайте, пожалуйста, что ваша история отличается от нашей, ибо всё подлежит общим законам, которые вам очевидным образом неизвестны.

Тогда же по их настоянию был устроен диспут, на котором в меру малых своих сил я стал отвечать на заданные вопросы.

Что есть история, спросили меня профессора.

История, ответил я, есть описание борьбы Добра и Зла, ведущейся руками человеков.

Что же, по-вашему, можно считать историческим событием?

Я же, не умедлив ни на мгновение, сказал:

Таковым можно считать всякую победу одной силы над другой, поскольку соотношение сих побед и поражений определяет духовное состояние народа.

Два представленных тезиса, отвечали они, лежат в основе ваших фундаментальных заблуждений, поскольку история описывает не борьбу Добра и Зла, но непрерывную цепь причин и следствий. Историческим же событием является то событие, которое меняет течение истории. Извольте, брат Иларий, заниматься построением причинно-следственных цепочек, иначе мы запретим вам преподавание в Университете.

Мне было жаль огорчать коллег, но, исполнен духа кротости и смирения, я сообщил им, что создание указанных цепочек бессмысленно, так как строятся они лишь из ведомых нам звеньев, в то время как основная часть звеньев от всех сокрыта.

Не оттого ли, вопросил я, мы имеем множество историй одного периода, которые противоречат друг другу? Да и сами вы, уважаемые, никаких цепочек не выстраиваете. Следующий вашему методу, который назову магнитным, подбирает звенья под готовые цепочки. Позволю себе заметить, что при хорошем знании материала это не так уж сложно.