– Да, осложнения после гриппа бывают разные, а после нескольких дней в коме и координация движений может нарушиться. Ничего, мы вас, Иван Александрович, моими микстурами попоим. Бегать заставим. Глядишь, к весне и восстановитесь, – подтвердил диагноз Панасенко.

– Да еще жену закройщицу завел, теперь буду, как английский офицер, в приталенной форме ходить и вас рядом сидящих наставлять в нормальной форме ходить. А то на мухоморов в мешках похожи, а не на лучший экипаж флотилии.

– Ну, ты, Александрович, и команду даешь. Ты еще клеш шире ботинок дай добро носить, – выдал механик.

– Вот по этому поводу и объявляю. Всех военкомов и вас, товарищ лейтенант государственной безопасности, приглашаю в это воскресенье, этак часов в 19.00 в «чепок» по случаю свадьбы командира «Ударного». Быть с женами или подругами. На корабле завтра постараюсь организовать праздничный обед.

Особист решил прояснить ситуацию:

– Я-то, собственно говоря, чего пришел. Меня теперь определили к вам на корабль куратором, с постоянным нахождением на борту, пока вы свою корабельную группу до ума не доведете. Получается, что до лета. Прошу любить и жаловать. Иван Александрович, каюту мне выделишь?

– К помощнику в каюту на пару, больше нет мест.

– Добро, Иван Александрович.

– Боцман. Актан Тимофеевич, заселяй военкома.

– Есть, товарищ командир.

– Еще, боцман, и вы, товарищ комиссар, поговорите со старшинами и решите вопрос. У нас на борту будет размещено отделение морской пехоты, из взвода разведки. Они должны разместиться где-то компактно, при них будет оружие и прочее.

– Да где же мы их разместим? Корабль не резиновый, – возмущается боцман.

– Ты, товарищ Пархоменко, возмущайся, да не сильно. Вон у империалистов, в японском флоте, вообще почти у матросов кубриков нет, спят прямо на боевых постах и в проходах, да еще своего императора хвалят. А у нас, что, нет своей гордости? Страна дала каждому кубрик. Если надо, то наш краснофлотец не хуже, а наоборот, более стойкий в тяготах службы. Краснофлотцы, что, не смогут, как капиталистические японские моряки, спать в гамаках полгода. Решайте, и жду доклад о готовности.

– Есть, товарищ капитан-лейтенант, – пробурчал боцман.

– Да, Тимофеич, чуть не забыл. Подай вновь заявку на брезент. Раз уж у нас теперь есть свой особист, то грех этим не воспользоваться.

Особист оборачивается и смотрит мне в глаза. Я продолжаю свою мысль.

– Нам нужно секретность обеспечивать, а это без чехлов – пока временных, а потом и постоянных – никак не исполнить. Все должно быть закрыто ширмами. Это приказ. А если на складе нет, то это их проблемы. Они обязаны обеспечить, и все. Если что, думаю, вполне можно сказать, что это мероприятие подлежит контролю не только нашей исполнительности, но и их тоже. Вы согласны, Олег Евгеньевич?

Взгляд я выдержал, столько, сколько нужно, чтобы не вызывать неприязни.

– Все правильно, товарищ главстаршина. Можете ссылаться. Ну а мы теперь с вашим командиром спустимся к нему в каюту. Если не возражаете, товарищи военные командиры.

Спускаемся ко мне в каюту.

– Да, ты сильно изменился, Иван Александрович, если бы не видел вблизи и не знал бы тебя ранее, сразу бы сказал – другой человек передо мной стоит.

– Что могу сказать? Проверь отпечатки, глаза проверь, родинки на спине или еще что. Просто после комы я как заново родился. Смотри: семьи нет – тридцать пять лет, а я холостяк. В сейфе куча денег, года за два, наверное, а тратить не на кого. Все, что у меня есть, это корабль, дочь в Ленинграде, другого называющая папой, и девчонка семнадцатилетняя, которая меня встретила на пирсе.

– Ладно, с тобой все понятно, но зачем все же коньяк ящиками? Что так не дали бы?

– Мне ли тебе объяснять? Что такое, когда до выхода трое суток? Я должен был получить необходимое имущество. Я его получил. Не украл. Сам видел.

Сейчас идет игра слов. Главное не сказать, что ящики давал.

– А прожекторы, двигатели к самолетам и спасательные комплекты… Это же не подводная лодка…

– Прожекторы – часть на корабли, а… – Остановил себя. Что ему можно говорить, я не знаю. – Давай так: ты решишь со своим начальством уровень твоего допуска. Потом определимся с уровнем допуска других, в том числе и других командиров службы госбезопасности. Согласуем это с нашими разведчиками, и я все, что знаю, рассказываю. Все равно без тебя тут, ну, никак не получится.

– Хорошо, я разберусь. А вот насчет каюты посмотрим. Может, я к тебе переберусь.

– Добро, только я по ночам часто буду писать, чертить и рисовать. Мешать спать буду.

– Посмотрим. А теперь пока.

Мне торопиться некуда. Я сегодня старший на корабле. Буду весь вечер и ночь заниматься чертежами и перечнями.

Новое утро принесло новые проблемы. Наконец прибыло отделение разведчиков, выделенное от разведотряда. На самом деле это было обычное отделение красноармейцев из отдельной роты морской пехоты флотилии, которое росчерком пера вдруг превратилось в будущее разведывательно-диверсионное подразделение.

Неискоренимое соперничество между родами войск и своего рода деление по принципам «мы круче всех других» вкладывается в умы всех молодых бойцов с самого первого дня службы. Солдаты с вещевыми мешками, скатками и огромными «мосинками» за спиной оказались в центре внимания. Руководил ими маленький, но явно сообразительный младший сержант. Введя в ворота КПП свое маленькое воинство, остановил, что-то скомандовал, и его команда с гордым видом, словно по плацу, последовала на пирс. Десяток солдатиков, чеканя… нет, не чеканя, а громко стуча подкованными ботинками, подошли к рубке дежурного по дивизиону.

Дежурный по дивизиону дивизионный артиллерист старший лейтенант Андрей Савельев принял доклад сержанта. Обошел вокруг небольшого строя. Дал команду на осмотр подошвы. «О чудо!» – на каждом каблуке сверкает металлом новенькая подковка. Подтянутые, отстиранные и причесанные солдаты надраили все блестящее и привели себя в порядок, в том числе обновив подковки.

Опытный дежурный не растерялся и отправил помощника за… командиром монитора «Ударный» и за плоскогубцами. К моему приходу бравое воинство потеряло свой товарный вид и, расположившись на скамейках курилки, с помощью какой-то матери боролось с подковами и крепежными гвоздиками. Ну, нельзя по кораблю и пирсу ходить с подковками. Вокруг столько боезапаса, что рванет и мало не покажется. Да и дежурному: проявил мягкость характера – получи несколько суток ареста на гауптвахте. Пустил бы на пирс, так на корабль могли не пустить. Все равно все узнают. Войдут на корабль из-за раззявы дежурного, там тоже потом хороший скандал возникнуть может. И хорошо если скандал. Ведь корабельный устав написан не руками, а кровью и опытом.