клоун внутри ее, и выйти из зала, послав всех подальше. Но потом она посмотрела на пухлого и круглого, как шарик, хмурого Диму Косицына с картонной короной на голове и вспомнила Короля из пьесы. Он так и продолжал оправдывать свое поведение дурной наследственностью. Леля нашла глазами Сонечку. Она хоть и смотрела по-доброму, но без жалости, а со строгостью, будто говорила, что вот он тот момент, когда можно круто повернуть все и пойти к людям, а не бежать от них со злобой… И Леля расслабила кулаки, которые до этого сжимала.

– Так, ребята! – начал было Сергей Никитич.

Он поднялся с кресла, встал лицом к старшеклассникам и хотел что-то еще добавить, но Леля его перебила. Собравшись с силами и стараясь не обращать внимания на головную боль, она громко сказала:

– Я очень постараюсь. Я не хочу вас подвести.

7

Следующие несколько дней выдались для Лели тяжелыми. Провалявшись два дня с мигренью, она поспешила вернуться в школу. Приходилось надолго оставаться после уроков, чтобы репетировать. Поначалу игра на сцене давалась Леле тяжело, она не могла добиться раскрепощенности. Сложна была и роль. Леля совсем не походила на Принцессу и никак не могла ее понять. Директор все время твердил: «Нет, вот здесь тебе нужно чуть мягче сказать! А тут не делай резких движений! Посмотри в его глаза нежно, как будто он маленький щенок…» Но дело продвигалось медленно.

Не лучше обстояли дела и дома. Обиженная на отца, Леля, придя из школы, сидела до позднего вечера в своей комнате, игнорируя жалостливые просьбы тети Тани присоединиться к ним за ужином. Это злое безнадежное молчание каждый раз доводило Лелю до слез. Она хотела помириться, но терялась в догадках, как это сделать. Признаться в том, как ее ранило, что отец начал новые отношения, и как ей не хватает родительского внимания, Леля считала постыдным и совершенно ненужным. А без двух упомянутых выше признаний разговор не имел бы никакого смысла и силы.

Андрей Петрович с грустью смотрел на красноречиво запертую дверь дочери, но, занятый проблемами на работе, не находил в себе сил на то, чтобы понять Лелю. Считая, что делает для дочери все, он не мог объяснить ее поведение ничем другим, кроме как капризами, которые лучше игнорировать. Ему, конечно, было неловко из-за за того, что дочь таким сумбурным образом узнала про Аню, но это, по его мнению, не играло никакой значительной роли в поведении Лели. Она так стойко пережила их развод, что наверняка причина ее капризов в чем-то другом. В чем? На этот вопрос у Андрея Петровича не было ответа, потому что последние несколько лет Леля отдалилась от него, и он понял, что совсем не знает ее.

Но все же, желая восстановить тот мир, который был в их доме до развода, Андрей Петрович сказал Леле утром в столовой во время завтрака:

– Было бы предпочтительнее, если бы ты пришла домой к ужину.

Он хотел таким образом сказать Леле, что хочет помириться, что просит прощения, что он ее любит, но, видимо, послание было недостаточно ясным, и Леля огрызнулась:

– У меня и свои дела есть, между прочим.

Андрей Петрович, само собой, не стерпел грубости и пообещал Леле, что если она и дальше будет игнорировать ужины, то он заставит тетю Таню повесить на холодильник замок, чтобы Леле неповадно было. Леля съязвила, что не имеет ничего против голодной смерти. Андрей Петрович ушел на работу злой.

Леля в это утро после уже привычной ссоры с отцом появилась в школе с ярким ощущением, что день ее не задастся. Первым уроком был английский. Леля посмотрела на симпатичную свеженькую Анну Романовну, которая, кажется, и не подозревала, что является разрушительницей семьи, и первое, что сделала Леля – нагрубила ей, когда Анна Романовна попросила пересказать домашнее задание. И хотя Леля прочитала заданный текст, она с вызовом сказала, что ничего не сделала. А когда Анна Романовна попросила ее все же делать заданное на дом, Леля ответила, что как-нибудь сама решит, чем ей заниматься дома.

Класс затаил дыхание. Кто-то поглядывал на Лелю, ожидая, что еще учудит эта новенькая, кто-то просто хмурился. Сама не зная почему, Леля бросила взгляд на Илью, сидящего впереди. Он не обернулся, но ей показалось, что его затылок неодобрительно напряжен.

Анна Романовна, которая действительно этим утром прекрасно выспалась и получила от Андрея Петровича нежное сообщение, не была настроена спорить. Счастливая, она хотела понимать и любить каждого, даже грубящую ученицу, поэтому урок продолжился, а Леля села на свое место и хмуро смотрела в парту весь урок.

Пусть у Лели и не было трудностей с Анной Романовной из-за грубости, но эта выходка навредила ей в глазах одноклассников. Их отношения походили на прямую, где с одной стороны находилась Леля, а с другой – все остальные. Даже самый хороший и добрый поступок продвигал ее по прямой к ним лишь на несколько сантиметров, а любая неприятная мелочь, даже незначительная, отбрасывала на десятки назад. Ребята любили добрую и заботливую Анну Романовну и меньше всего хотели спускать Леле грубость по отношению к ней, поэтому, когда Леля после уроков зашла в туалет, она не сумела выйти: девчонки заперли кабинку, подставив швабру, мешавшую ручке опуститься.

Леля дернула дверь три раза, прежде чем поняла, что случилось. Щеки сразу загорелись, а руки похолодели от обиды. Чувство унижения мучило ее гордую натуру больше всего. Как защитить себя, она не знала (в конце концов, что такое один человек против двадцати), а на шаг вперед, когда точка назначения постоянно отодвигается, уже не хватало сил. Леля хотела поплакать, но, когда отчаяние и тоска достигают определенной границы, слезы, будто признавая свою неспособность передать эту боль, не приходят. Взяв себя в руки, Леля написала Наде, но той уже не было в школе. Сонечка тоже сегодня хворала. Оставался один человек, который точно не участвовал в этом заговоре и не проигнорировал бы ее просьбу о помощи. Найдя в друзьях Сонечки аккаунт Ильи, Леля написала ему, сгорая от стыда за свое положение. Он прочитал сообщение почти в ту же секунду, но ответа не последовало.

Теперь холодели не только ладошки, но и ступни. Леля не знала, что делать, если Илья не поможет ей. Не желая ни о чем думать, она опустила крышку унитаза и села, положив голову на колени. Мыслей не было. Было только отчаяние, конца которому Леля не видела. Она стала представлять, что так