всего лишь хижины из соломы, в которых они живут. (Мичуака) — хорошие ремесленники: они хорошие мастера по перьевой мозаике, плотники, резчики по дереву, художники, мастера по обработке камня.

Женщины мичуаков опытны в пряденье и тканье. Они искусны в изготовлении многоцветных (тканей), большие мастерицы в изготовлении плащей двойного переплетения. Мужчины готовят очень хорошие сандалии.

Когда они приготовляют еду, то делают ее сразу (в большом количестве), чтобы есть ее в течение двух или трех дней, иногда даже в продолжение целой недели, а не на один день.

Они не носят никаких набедренных повязок, их сокровенные части не прикрыты. Они одевают только куртку, называемую кику-илли, похожую на женскую рубашку, вот во что они одеваются. В губах и ушах они проделывают очень большие дырки; очень большие у них и лабретки. Женщины носят только платки, закрывающие бедра, рубашек у них нет. И набедренный платок у них не очень велик и не длинный, он достигает только колен. И женщины не очень опытны в приготовлении пищи.

У этих людей есть бог, которого они называют Тарас; по нему они теперь называются тарасками. Этот Тарас на языке мексиканцев именуется Мишкоатль, бог чичимеков. Они приносят ему в жертву змей, птиц, кроликов; людей же они в жертву не приносят. Своих пленников они оставляют жить, делают их своими рабами. Своему правителю они послушны; они почитают его и во всем повинуются ему. Все повинуются ему, (даже) правители во всех городах; все доставляют ему дань, все послушны и покорны ему и считают его равным правителю Мехико{45}.

Уникальным литературным произведением, по нашему мнению, является дневник некоего Хуана Баутисты, жителя г. Мехико, который он вел с 1528 по 1581 г. (с перерывами). Интересно, что, помимо бытовых и политических подробностей (цены на продукты, болезни, праздники, казни, проповеди — одна из них Б. де Саахуна), автор регулярно отмечает, например, какие поэтические произведения использовались на том или ином празднике. Благодаря этому мы узнаем названия многих, уже не дошедших до нас, литературных памятников. Интересовали его и картины местных художников.

Далеко не все тексты этой разновидности столь фактологичны и прозаичны. Один из послов, отправленных из Уэшоцинко в Мехико, чтобы просить там помощи, так описывает в своем отчете впечатления от вида долины Мехико, открывавшейся ему с горных высот:

Я поднимался, я достиг высот.

Огромное сине-зеленое озеро

Лежало передо мной.

То спокойное, то сердитое

Оно пенилось и пело среди утесов.

Вода, подобная цветам, нефритовая вода,

Где великолепный лебедь

С его волнистыми перьями

Плавает туда и сюда и поет.

А когда садится солнце,

Наш отец, Тонатиу,

Облаченный в богатые перья,

Устремляется вниз

В драгоценный сосуд,

Украшенный бирюзовым ожерельем,

Среди многоцветных цветов,

Падающих постоянным дождем{46}.

Глава IV

ЭПОС

1

Эпические произведения существовали, очевидно, у всех народов мира. Имелись они и у обитателей Месоамерики. К сожалению, до нас дошли только не многочисленные отрывки из них, к тому же записанные достаточно поздно. Исключением является лишь эпос одного из народов языковой группы майя — киче «Пополь-Вух» («Книга народа»).

Исследователи делят эпические произведения на несколько видов; эпос мифологический, героический, исторический, дидактический, генеалогический и пр. В Месоамерике наиболее ярко был представлен первый, повествующий о рождении и деяниях божеств. И у ацтеков, и у майя сохранилось много отрывков из произведений такого рода. Естественно, что зачастую они противоречат друг другу, это обычное явление в мифологическом материале, находящемся в стадии систематизации. Поэтому такие противоречия или несоответствия не должны смущать читателя.

Прежде чем перейти к рассмотрению конкретных эпических памятников, следует хотя бы в нескольких словах остановиться на одной специфической черте ацтекских литературных текстов. Наиболее ярко она проявляется в поэтическом творчестве, но ее можно встретить и в некоторых на первый взгляд вполне прозаических произведениях. Богатство языка науатль позволяло оратору или поэту комбинировать целую цепь из слов, имевших тончайшие оттенки одного и того же значения. Поэтому то, что в переводе звучит повторением, в подлиннике значительно тоньше и изящнее, а параллельные, казалось бы, места оказываются таковыми лишь по формальному построению. Так, например, в эпосе о Кецалькоатле рассказывается, что волшебник Титлакауан принял вид старика, прежде чем появиться перед тольтеками. Буквальный перевод этого отрывка будет приблизительно таким: «Он превратился в старенького человечка, он принял вид, он изменился таким образом, так преобразился, он стал совсем согбенным, белоголовым, его голова окрасилась в белый цвет, и вот таким он пошел к дому Кецалькоатля»{47}.

Очень распространенным приемом было употребление биномов, состоящих из двух сопоставленных, близких по ацтекскому мышлению слов; этот бином имел третье, несколько отличавшееся от первых двух значение. Приведем несколько примеров: миштитлан — айаутитлан («в облаках, в тумане») =«таинственно», нома — нокши («моя рука, моя нога») = «мое тело», ин чальчиуитль — ин кецалли («нефрит, перо кецаля») = «богатство или красота», итлатоль — иийо («его слово, его дыхание») = «его речь», ин атль — ин тепетль («вода, холм») = «поселение, город», ин митль — ин чималли («дротик, щит») = «война» и т. д. Кстати, понятие «поэма» чаще всего выражалось биномом ин шочитль — ин куикатль («цветок, песня»).

Другими обычными особенностями поэтических текстов были параллелизмы, например: Ие атль чи-чик… йе тлакуаль чичик. — «Воистину горек хлеб здесь, воистину горька вода», характерны и аллитерации и ассонансы, необычайно развитая метафористика; можно заметить в ряде случаев и стремление к начальным рифмам, т. е. к созвучиям начал строк.

Наиболее распространенным поэтическим размером был трохей, иногда можно предполагать и более сложные формы, однако в целом вопрос об ацтекском стихосложении недостаточно исследован.

И еще одно предварительное замечание. Надо иметь в виду, что ацтеки считали тольтеков образцом государственности и творцами культуры. Подобные представления вообще свойственны древним цивилизациям (и не только им). Образец в прошлом почти всегда служил ключом к будущему. Орды варварских племен, разбивавшие римские легионы, постепенно брали римское государственное устройство за образец. Так и полудикие номады — чичимеки, появившиеся в долине Мехико, окружили разрушенную ими тольтекскую державу ореолом исключительности, совсем как Сасаниды обращались к памяти ахеменидского Ирана.

Очень характерным явлением в этом плане была в древних обществах традиция «обретения старого закона». Она состояла в том, что всякий новый шаг в культуре подавался как находка старой рукописи (камня