Следом вошли судьи из соседнего кабинета – верткая, яркая Васильева и флегматичный увалень Оглоблин.

– Что случилось, Вера Ивановна?

Шпаркова только грозно таращила глаза и хрипела.

– Поспорили насчет квалификации, так она мне чуть голову не разбила,

– пожал плечами Хасьянов. – Разве так можно?

С оскорбленным видом он вышел из кабинета. Охранник на миг напрягся, но процессуальные споры – не повод для задержания, и он отступил в сторону.

Адвокат прошел по длинному пустому коридору, спустился на два пролета по широкой мраморной лестнице, вышел на улицу к оставленной новенькой «девятке» престижного среди коммерсантов и бандитов цвета «мокрый асфальт».

Сев за руль, молодой человек развернулся под запрещающий знак и через два квартала притормозил у телефона-автомата.

– Это я, – почтительно доложил он – Бабка отказалась.

И добавил, хотя это не имело отношения к делу:

– Даже по морде мне дала. И стаканом бросила.

Напившись валерьянки и нитроглицерина, баба Вера пришла в себя.

– За пятьдесят лет судейской работы такого не видела! – бушевала она.

– Он мне приговор диктует и миллион обещает! Вот сука! В сорок седьмом он бы отсюда и не вышел... Ну ничего, сейчас напишу рапорт! Он у меня посидит!

– У них каждый эпизод вымогательства – по пятьдесят – сто лимонов, – почему-то шепотом говорила Васильева. – А судье за все дело один предлагают... Наглецы!

– И ничего не боятся, – так же тихо отвечал Оглоблин. – Открыто приходят, называют Шамана... Когда такое было?

Происшествие взбудоражило весь областной суд. Сегодня пришли к «Феликсу в юбке», а завтра могут к любому. И что делать?

В спасительную силу рапорта кроме бабы Веры не верил никто. Один на один – доказательств нет. Раньше додушили бы этого, как его, Хасьянова через коллегию, выгнали бы правдами и неправдами или отправили куда-то на периферию... Теперь к частным коллегиям не подступишься, да и рычагов воздействия нет...

– С этой публикой надо по-другому, – по-прежнему шепотом говорил Оглоблин. – Как тот начальник Центрального угрозыска, Коренев...

Фамилию Коренева ностальгически вспоминали и в других кабинетах, хотя не очень давно та же баба Вера вкатила майору шесть лет за превышение власти и принуждение к даче показаний, и все судейские приговор одобрили. Правда, тогда никому из них ничего не угрожало.

Повесив трубку, Хасьянов купил в ближайшем ларьке пять банок холодного пива и с чувством исполненного долга поехал домой. Своя часть работы выполнена. Остальное будут делать другие.

Сообщение адвоката принял Иван Павлович Воронцов лично. Благоприятное разрешение дела обеспечивало рост его авторитета у утративших самостоятельность группировок и показывало, кто в городе хозяин. К тому же возвращенная Итальянцу и Валету свобода должна была подсластить горечь понесенных потерь.

Шаман находился в служебном кабинете и, размышляя, смотрел в окно. Сейчас рынок был полон. Пестрые людские потоки текли вдоль торговых рядов, сталкивались на перекрестках овощной и рыбной или фруктовой линий, образовывали водовороты у выносных лотков, захлестывали входы в огромный мясной павильон, бились о высокие ступени павильона молочных продуктов.

Нейтрализация старухи являлась очень ответственной акцией, ее нельзя провалить, – как в случае с Быком. Хотя сейчас никаких дополнительных охранников с арматурой И бритвами на горизонте не предвидится.

Размышляя о том, кому из бригадиров дать поручение, Шаман все больше склонялся к личности Баркаса. Пока он не провалил ни одного дела. Слов на ветер не бросает и завалить может кого скажут. С башкой после травмы не все в порядке, но до сих пор это работе не мешало.

– Баркаса ко мне, – сказал он в решетку селектора.

– Понял, шеф, – отозвался сидящий в приемной Толстяк.

Бабу Веру «пасли» вдвоем: Рында и Рыба.

– Вывести из строя – и все! – приказал Баркас.

– Можно руку сломать или ногу, чтоб на работу не ходила... По башке лучше не бейте, старая, еще окочурится... И имейте в виду – она под охраной, надо выбрать момент.

Упоминание об охране насторожило. Пример бригады Быка очень впечатлял: Слон до сих пор лежал в больнице, Голяк стал инвалидом, а Пинтос распугивает девок шрамами на роже.

Но два дня наблюдения успокоили: обычная ментовская охрана. Казенная служба и исполняется казенно. В худшем случае морду набьют.

Шпарковой постоянное сопровождение не нравилось. Особенно то, что ночной охранник как пес сидит под дверью. С другой стороны, пускать его в десятиметровую комнату, да не раз-другой, а несколько месяцев кряду, тоже нес руки.

– Ты вот что, – сказала баба Вера, напоив ночного дежурного чаем. – Иди себе домой и спи как человек. Если что – позвоню.

Так и договорились.

Каждое нарушение имеет свойство разрастаться, увеличиваться в масштабах.

Как-то ночной отпросился к товарищу на День рождения и, с благословения Шпарковой, покинул пост в девятнадцать – ровно через полчаса после того, как судью привезли с работы. А в девятнадцать пятнадцать баба Вера пошла за хлебом. В девятнадцать тридцать, убедившись, что старуха осталась без охраны, боевики, Баркаса пошли ей наперерез.

«Феликс в юбке» мгновенно среагировала и опустила руку в сумку, где вместо нагана лежала широкая, остро отточенная стамеска.

Рыба сунулся первым и, забыв наставления Баркаса, ударил бабу Веру в лицо. В тот же миг холодная сталь скользнула под ребро и мягко вошла ему в печень.

– Ах ты сука!

Метивший дубинкой по ключице Рында изменил траекторию и угодил набалдашником в прикрытый седыми волосами висок. Сухо треснула кость, баба Вера тяжело завалилась на бок.

– Рвем когти!

Но побелевший Рыба медленно опустился на колени, а потом упал рядом с судьей.

Рында бросился бежать. Никто его не ловил, не стрелял вслед и даже не свистел в милицейский свисток.

Бабу Веру торжественно похоронили, Рыба понемногу очухивался в тюремной больнице, а дело Пахальяна и Кваскова передали члену облсуда Эльвире Васильевой, которой немедленно была выделена охрана.

За несколько дней до начала процесса, предъявив охраннику удостоверение личности, в кабинет к Васильевой зашел как всегда корректный и вежливый адвокат Хасьянов. Через четверть часа он вышел и, попрощавшись с охранником, покинул здание. А Васильева долго сидела за столом, оцепенело глядя в одну точку.

В день судебного заседания прилегающие к старинному особнячку улицы были забиты иномарками. Люди специфической бандитской внешности прогуливались вокруг суда, курили на ступеньках, толклись в вестибюле. На доставляемых под охраной свидетелей это производило сильное впечатление. Предугадать результат психологической акции, придуманной Шаманом, было нетрудно.