Он бы действительно с одного удара высадил, но Гангрена сзади за кувалду как дернет!

Пинтос назад опрокинулся, а кувалда в руках у Гангрены осталась, он ею Слона по плечу – трах! Плечо всмятку. Лом загремел по ступенькам, Слон заорал благим матом – и вниз, чуть Голяка не сбил, тот следом за другом понесся.

А внизу, на площадке, Черт с Фомой поджидают с арматурным прутом и трубой. Гангрена сказал: мокряков не надо, но проучить хорошо. Черт Слона прутом поперек лба перетянул, тот кровью залился и с копыт. Фома трубой Голяку руку с электрошокером перешиб, а Черт и его арматуриной по шее – трах! И тот рядом улегся.

А Гангрена с Пинтосом задушевный разговор ведет:

– Что же ты, фуфло позорное, к моей сеструхе вяжешься! Неужель жить не хочешь?

С Пинтосом много раз по душам беседовали: и учителя, и инспектор детской комнаты, и участковый, и опера угрозыска, и сыщики из РУОПа, и сам начальник оперотдела Крылов однажды пытался до души его достучаться. Ни у кого не получалось.

А сейчас – проняло Пинтоса до печенки и душа полностью для убеждения раскрылась. Может, тому лицо Гангрены способствовало, может, взгляд или кувалда, которая вот-вот мозги вышибет... Только пожалел Пинтос, что не слушал учителей и участкового, и проклял тот день и час, когда связался с группировкой, а особенно тот момент, когда подписался Быка выручать.

Гангрена долго не разговаривал – понял, что убедил человека, провел ладошкой по щекам и ушел вместе с кувалдой. А поскольку между пальцев у него была половинка бритовки зажата, какой и карандаша толком не подточишь, то щеки Пинтоса обвисли, кровянка двумя потоками хлынула и заверещал он, как закалываемая свинья.

Татьяна крики и шум услышала, позвонила. Через полчаса приехали – и милиция, и «скорая». Но милиции-то особо работы не нашлось, а докторам возни много: Слона и Голяка в реанимацию, Пинтосу в хирургии щеки зашили, лежит печальный, на бульдога похожий, о жизни думает.

Охранник утром за Татьяной пришел:

– А что весь подъезд кровью забрызган?

– Да хулиганы подрались...

– А-а-а... Ну вам-то бояться нечего, до вас никто не доберется...

Крылову после селектора доложили: мол, дружки Быка к Ковалевой стучали, а ее брат их вдребодан разделал...

– А у нее есть брат? – поинтересовался Крылов.

Королев плечами пожал.

– Да вроде не говорила... Тоже небольшая странность, потому значения не придали.

А в команде Быка всему, что шкуры касалось, большое значение придавали. Зашли бойцы к Пинтосу, поговорили – Слон-то с Голяком пока не разговаривают и смогут ли – неизвестно, узнали про охрану СОБРа да про страшного брата и решили в это дело не вязаться. Нечистое тут что-то, гнилое. Для здоровья полезней в стороне постоять...

А потому надежды Быка не оправдались и через трое суток отвезли его плановым автозаком в следственный изолятор, попросту говоря, в тюрьму.

Попал он в камеру сто четыре – большая хата, на сорок человек, а сидят почти шестьдесят. Железные шконки в два яруса, духота, влажность, воздуха не хватает, полуголые зэки в татуировках – преисподняя!

Подвели его «шестерки» к местному пахану – здоровый, мускулистый, вокруг сосков синие звезды, на груди собор о семи куполах, оскал железный. Сидит на почетном месте у окна, на койке, ноги поджал, курит.

Осмотрел он Семку внимательно, хмыкнул.

– Какой же ты могучий да красивый!

Вроде восхитился, хотя Быку показалось, что издевается.

– А расскажи-ка ты нам, за что сюда попал?

Вспомнил Бык своего сокамерника и хотел что-нибудь соврать, но глядь

– мужичонка тот – вот он! Предыдущим автозаком его отправили – а вот он уже сидит рядом с паханом, на почетном месте и сейчас не кажется ни замызганным, ни тщедушным, вроде напитался силой в этом аду.

«Дом, люди, – вспомнил Бык. – Видно, и вправду ему здесь дом родной...» А вслух грубо сказал:

– За бабу попал!

Вот так! Понимайте: клал я на вас с прибором! Если надо – и постоять за себя смогу!

Знай Бык, что его ждет, он, пока при силах, разбежался бы и виском об угол стола. Но привыкнув другим зло делать, на себя его он не примерял никогда.

– Неужто изнасиловал? – притворно удивился пахан.

– Точно, – вызывающе глянул Бык.

– Хвастал: во все дырки, – сообщил недавний сокамерник. – На людей, говорит, срал. Кости обещал поломать.

Со всех сторон раздался ропот, будто ожил пчелиный рой. Быку стало не по себе.

– Это плохо. Очень плохо.

Пахан покачал головой.

– У нее родинка тут была? За ушком?

Бык сглотнул.

– Не знаю никакой родинки... Пахан сузил глаза.

– Так ты, петух, мою сестренку изнасиловал! – голос его был страшен. Из рассказов о зоне Бык запомнил одно: «петух» – тягчайшее оскорбле-

ние, оно смывается только кровью. Сейчас эта мысль проскользнула в глубине сознания, наполняемого предчувствием чего-то ужасного.

– И его дочку! – пахан показал на бывшего соседа. – И его жену! Кольцо горячих тел вокруг смыкалось.

– Так что с тобой делать?! Давай людей спросим, которых ты обосрал! Что с ним делать, люди?

– То, что он сделал! Потушить! Во все дырки! – понеслось со всех сторон.

– Слышал? Вот что люди говорят. Значит, так тому и быть...

Бригадира схватили за руки, он рванулся и, наверное, сумел бы вырваться, но сзади ударили по голове, на миг свет померк, а когда зрение вернулось, локти были крепко связаны за спиной, а штаны спущены. Чей-то скользкий палец нырял в задний проход.

– Дай еще масла...

– Хватит, перегибай через шконку...

– Подождите, – раздался голос пахана, и Бык решил, что сейчас весь кошмар закончится. Но он только начинался.

– Ему же надо пасть подготовить, чтоб не укусил... Дайте мне кость!

В руку пахану сунули костяшку домино.

– Переворачивай!

Опрокинутому навзничь Быку оттянули губу, пахан приставил – кость к переднему зубу и чем-то сильно ударил сверху. Голова дернулась, молния вонзилась в мозг, сломанный под корень зуб влетел в гортань, Семка забился в кашле. Еще удар – и хрустнул второй зуб.

– Теперь нижние...

Рот наполнился обломками зубов и кровью, сознание мутилось от боли и ужаса, происходящего.

– Теперь порядок, – донеслось откуда-то издалека. – Мы так на Сезере собачек готовили... Быка положили поперек шконки.

– Начинайте двойной тягой, потом поменяетесь. И по кругу...

Семку схватили за волосы и запрокинули голову. Рядом с лицом он увидел толстую, раздваивающуюся на конце сардельку. Она приближалась... Бык закрыл глаза. Это было все, что он мог сделать.