слишком любил фантастику, говорил, что в ней много смешного. Издавал непонятные звуки: то икнет, то хрюкнет. А когда герой в кино принялся объяснять, как работают кротовые норы, и взял в руки лист бумаги и карандаш, папа и вовсе приложил ладонь ко лбу и полминуты сидел не отнимая.

После фильма Никита стремился растянуть вечер как можно дольше. К счастью, папа, в отличие от мамы, никуда не гнал, терпеливо ждал, думая о чем-то своем, пока сын собирал портфель.

Никита улегся, но ему очень хотелось еще немного отодвинуть наступление завтрашнего дня, ведь тогда придется идти в школу.

– Пап, ты мне говорил, что никто никогда не видел кротовые норы.

– Говорил.

– И это все фантастика?

Папа фыркнул:

– Ну вот то, что мы смотрели сегодня – это такая же фантастика, как единороги.

– Тогда откуда мы знаем, что они вообще существуют?

Тут он замялся.

– Мы не уверены.

– То есть как?

– Мы предполагаем, что они существуют.

– А почему кротовые норы – это предположение, а единороги – это фантастика?

– Все сложно, Никит. Это называется «теоретическая физика». Люди измеряют все, что видят, а потом пытаются посчитать, что будет там, где они не видят. Ученые могут написать формулу, согласно которой существуют кротовые норы, но не могут написать формулу ДНК единорога. Понимаешь?

– Нет.

– Ну вот…

Папа вздохнул и, наверное, счел разговор исчерпанным.

– А почему мы не можем сделать кротовую нору?

– Потому что для них нужна экзотическая материя, которая обладает отрицательной массой. Понимаешь?

– Нет.

– Значит, поймешь, когда будешь постарше.

Никита закатил глаза. Вечно они так говорят…

– Значит, инопланетяне – тоже фантастика?

– Предположительно… да.

Никита промолчал.

– Ты разочарован?

– Ну так… немножко.

– Это тоже только теория, которая может оказаться неправдой. Может быть, они есть, но в такой форме, какую мы не можем вообразить. Или так далеко, что нам до них не добраться…

– Без кротовой норы?

– Без нее. А ее не создать без экзотической материи.

– А что нужно, чтобы ее получить, эту материю?

– Гениальный ученый. Или чудо…

– Может, мне вырасти и стать гениальным ученым?

Папа снова усмехнулся, на этот раз совсем устало, но по-доброму.

– Может быть. Вырастешь – решишь. У тебя еще есть время. А сейчас пора спать.

Никита нехотя повернулся к стенке.

– Мне бы хотелось с ними пообщаться.

– Понимаю, дружище, понимаю…

Папа ушел, в комнате стало тихо-тихо и немного грустно.

Никита нащупал под подушкой мешочек.

У мамы с папой есть Вовка, а у него – секрет…

* * *

В это самое время на другом конце галактики, на планете, вращающейся вокруг небольшой двойной звезды, маленькое существо впадало в спячку для восстановления сил. У существа, как и у его сородичей, не было ни имени, ни названия, потому что некому было их называть, а речью они не пользовались. Но данная особь имела обыкновение генерировать тихие акустические колебания, и если бы у существ были органы слуха, они восприняли бы эти колебания как звук «Оа».

Оа был мал, и еще меньше был круг его обязанностей. Он, как и другие особи, не достигшие возраста размножения, пестовал внутри себя элементы, которые взрослые использовали для создания коридоров и перемещений в пространстве. Чтобы открыть большой коридор, нужны были особенно хорошие элементы, а создать такие Оа удавалось не всегда. От его слабых искорок шло электромагнитное излучение непонятного существам спектра, и Оа знал, что их забракуют. А потому, втайне от взрослых, заключал их в защитную оболочку, чтобы не искривляли пространство, создавал крошечный коридор и закидывал туда – в одну и ту же точку.

Наверное, они копятся там и ждут его. Когда он вырастет и станет достаточно большим, чтобы транспортироваться через коридор самому, он их заберет.

Пусть с его игрушками пока поиграет Вселенная…

Сердце матери

Игорь Колесников

Шаман начал с неторопливого расхаживания вокруг костра. Удары колотушки в бубен были нечасты и негромки. Иногда шаман подпрыгивал, разворачиваясь в воздухе, приземлялся мягко, по-кошачьи, упруго приседал, замирал, словно прислушиваясь. Водопады блестяшек из речных раковин на его одежде замолкали в этот момент, но с новым движением опять начинали шуршать и побрякивать, добавляя тревожные нотки в неторопливую музыку ритуального танца.

– Ы-ы! Ы-ы! Ы-ы! – тихонько подвывала толпа.

– Как удивительно похож ритуал на наши древние шаманские пляски! – Мириам наклонилась к уху Красовского, в глазах её бесновались огоньки костра.

– Это и есть великая загадка жизни, – зашептал в ответ Семён Викторович. – Жизнь всегда идёт проторённой дорогой. Именно поэтому настолько схожи по морфологическим признакам животные из однотипных сред обитания, даже если они относятся к разным классам. Например, акулы и дельфины. Именно поэтому аборигены…

– Ы-ы! Ы-ы! – гул толпы нарастал и в определённый момент заглушил слова руководителя группы.

Движения шамана убыстрились, колотушка взлетала уже почти не переставая, кожаные ремешки, пришитые на одежду, привязанными на концах костяными шариками чертили в воздухе жирные запятые, бубен рокотал теперь низко, волнующе, звук будто проникал сразу в сердце и заставлял его биться в непривычном тревожном ритме. Шорох ракушек слился в сплошной шум, напоминающий треск гремучей змеи.

– Ы-ы-ы! Ы-ы-ы! – аборигены взялись за руки и начали раскачиваться в такт движениям шамана.

Мириам почувствовала, как горячие мясистые пальцы обхватили её ладонь, и тут же поймала за руку Семёна Викторовича, тем самым замкнув круг зрителей. Учёный, увлечённый действием, забыл о субординации и какой-либо тактичности, порывисто сжал пальцы Мириам в ответ и влился в поток коллективного помешательства.

А шаман уже не плясал – летал вокруг костра, и воздух танцевал вместе с ним, и бубен бесновался внутри каждого зрителя, и языки огня льнули к шаману, как ручные рыжие лисицы, а он ласкал их и не обжигался.

– Ы-ы-ы-ы! Ы-ы-ы-ы! – Мириам вдруг поняла, что рот её помимо воли раскрылся и голос присоединился к воплям аборигенов.

Она скосила взгляд, увидела искривлённые в крике губы своего руководителя и поняла, что не в силах больше противиться волне всеобщего экстаза, завопила во всю мощь, зажмурившись, и почувствовала, что взлетает. А когда открыла глаза, оторопела от нахлынувших образов. Она как будто находилась сразу везде. И здесь, возле этого костра, и возле тысяч таких же, и в небесах, и даже в космосе, и видела мир одновременно тысячами глаз, и чувствовала его, как будто сама стала этим миром. Это чувство нахлынуло внезапно, переполнило и захлестнуло, она как будто захлебнулась волной всеведения, всепонимания и всеощущения, как будто вмиг стала богом, творцом, создателем и одновременно своим же