– Евгений Викторович, а вы откуда знаете Машковцова?

– Он, как и я, любитель на гитаре побренчать. Мы пару раз пересекались на фестивалях бардовской песни, вместе выступали… Ты слышал балладу «Палестина»?

Я, прожевывая мясо, отрицательно помотал головой. Ковалик откашлялся и пропел:

– Когда Юра эту песню исполнял, все вокруг плакали, настолько у него проникновенно получалось передать трагизм последних дней Спасителя. Я думаю, что человек, который так обостренно чувствует чужую боль, не способен пойти на убийство. Придешь в гости, я прокручу тебе видеозапись его выступления, и ты сам все поймешь.

– Как сказать! – запротестовал я. – Знаю я одну девушку, зовут Стелла. С ее ангелоподобного личика можно иконы писать. Снаружи она, как фея доброты, а внутри – исчадие ада. Сам Сатана содрогнется, когда ее мысли прочитает. Форма не определяет содержание.

– Давай оставим этот разговор до субботы. Приедешь, посмотришь видео с фестиваля, и у тебя сложится свое мнение о Машковцове.

– Представительный был фестиваль?

Ковалик, поняв, о чем я спрашиваю, засмеялся.

– Очень представительный! Три десятка дураков с гитарами да их подружки разбили палатки на берегу реки и пели, пока все не выпили и друг другу не надоели.

– Машковцов, как я понимаю, на фестивале был без жены?

– В Тулу со своим самоваром не ездят… Что-то у нас в рюмках опустело. Не пора ли выпить?

– За то, чтобы лето в этом году было теплым и солнечным! – предложил я.

– За предстоящий фестиваль! – поддержал Ковалик.

В понедельник в половине восьмого утра я был у детской поликлиники. На улице было холодно, но сухо. В ожидании Лизы я прохаживался вдоль больницы и, не теряя из виду автобусную остановку, почитывал наглядную агитацию. Официальные власти на ниве популяризации идей построения социализма с человеческим лицом были представлены скупо – только один транспарант на доме напротив поликлиники. На мой взгляд, этот плакат был двусмысленным и подходил едва ли не к любому повороту в общественно-политической жизни страны: на нем был изображен Ленин с протянутой вдаль рукой, под ним – колонны трудящихся, идущих неизвестно куда под алыми стягами. Ленин напутствовал трудящихся: «Верной дорогой идете, товарищи!» Забавная композиция. Все в ней здорово и понятно, кроме одного: куда же идут одетые в заводские робы мужчины и женщины? На работу? Или в видеосалон?

На мысль о заграничных видеофильмах наталкивала надпись прямо у ног Ленина: «Голосуйте за Ивана К.! Он культурист, каратист, друг Брюса Ли!» Судя по потускневшей краске, этот призыв был намалеван еще в марте, когда в стране проходили первые свободные выборы депутатов в Верховный Совет СССР.

«На месте властей, – подумал я, – я бы создал специальную комиссию по изучению надписей на стенах. Это «народное творчество» очень точно отображает настроения в обществе, особенно в молодежной среде. Если проанализировать надпись под Лениным, то можно сделать следующий вывод: молодежь восприняла выборы в высший законодательный орган страны не как пустую формальность, а как интересное, веселое мероприятие, где можно, не таясь, честно и открыто высказать свое мнение. Далее, депутатом от подрастающего поколения выдвинут не передовик производства и не ученый, а спортсмен, занимающийся боевыми искусствами, день и ночь качающий бицепсы и трицепсы. Как мощный стимул проголосовать за Ивана К. указывается его личное знакомство с Брюсом Ли. Не с бунтарем Ельциным и даже не с Горбачевым, а именно с китайским каратистом, кумиром советской молодежи. На месте Михаила Сергеевича я бы призадумался: куда страна идет, что дальше будет? А впрочем, ему ли думать? Пускай скажет спасибо законам физики, не позволяющим словам материализоваться в дела… Если после каждого пожелания «да пошел он!» Горбачев делал бы шаг вперед, то за последний месяц он бы дотопал пешком от Москвы до Владивостока».

Изучая надписи, я краем глаза заметил, как от остановки отделился знакомый силуэт. Пора на перехват!

Увидев меня, Лиза замедлила шаг, пропуская вперед спешащих на работу коллег. Мы поравнялись. Широко улыбаясь, я сказал:

– Здравствуй, Лиза! Ты забыла у нас стетоскоп. Спешу вернуть орудие производства в твои надежные руки.

– У меня другой на работе есть, – с легким раздражением ответила она.

– Лиза, сейчас подойдет еще один автобус, из него выйдут врачи-педиатры и пойдут мимо нас, соблюдая равнение направо. Может быть, нам отойти в сторону, а то мы как-то вызывающе встали посреди дороги. Мне-то все равно, а вот на тебя уже несколько человек обернулись.

Мы отошли к лавочке, где, по задумке архитекторов, родители с больными детьми должны были ожидать своего приема у врача. Или, наоборот, выйдя из поликлиники, присесть, перевести дух. «Ну-ка, открой рот! Какие еще гланды эта врачиха у тебя нашла? Закрой рот, дай горло пощупаю. Это что за утолщения, гланды или миндалины?»

– Зачем ты пришел? – Лиза с каждой минутой начинала злиться все больше и больше. Оно и понятно: мой визит не останется незамеченным, по поликлинике поползут слухи: «Это что за мужик к ней с самого утра наведался? А такую недотрогу из себя корчит!»

– Лиза, мы так и не договорились, во сколько и где встретимся в субботу. Столик в кафе я заказал, меню согласуем на месте. Так где мы встретимся?

– Давай созвонимся на неделе, и я скажу.

– Лиза, или ты сейчас дашь мне четкий и вразумительный ответ, или я в субботу в девять утра приду к тебе в гости. Я не шучу.

– Только не это! – Она в порыве чувств прижала руки к груди. – Давай, давай как-нибудь…

Лиза повернулась к остановке. Из подошедшего автобуса дружно вывалил десант из врачей, медсестер, родителей и захворавших детей. Минута-две, и они будут рядом с нами.

– Позвони мне домой в пятницу после четырех часов, – бросила она и быстрым шагом заспешила на работу.

Довольный произведенным эффектом, я поехал в управление. Едва переступив порог родной милиции, я попал в водоворот текущих дел и событий. О смерти Лучика пока никто не знал.

Во вторник Малышев провел совещание о ходе раскрытия убийства гражданки Желомкиной В. Г. Первым выступил Геннадий Клементьев:

– Нами установлены личности двух мужчин, убитых в садовом домике, принадлежащем семье Машковцовых. Это некий Здрок Андрей, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, и его ровесник Петр Степанов. Оба нигде не работали, вели паразитический образ жизни. Степанов ранее был судим за кражу, получил условный срок. Защитником в суде у него выступал адвокат Машковцов. Суммируя полученные в ходе расследования доказательства, мы пришли к следующим выводам…