В диссертации Н. от злободневных журнальных схваток классиков и романтиков переходит к историческому рассмотрению универсальной антитезы «средостремительной» и «средобежной» тенденции в развитии искусства. Этот путь исследования был намечен уже в статье «Всем сестрам по серьгам»: «Шеллинг изъясняется Плотином, так же как и Наполеон – Цезарем. Гете есть новое издание Еврипида; Шиллер – второй экземпляр Вергилия… Возвести сию систему повторения ко всеобщим законам духа человеческого – вот задача для теории изящной словесности! Вот философия литературы!» (Литературная критика. Эстетика. С. 119).

Первоисток искусства – «зиждительная сила духа человеческого», которая «соревнует излить себя наружу» (Там же. С. 126). Древнейшая поэзия – хаотическая игра духа, «огнь божественного энтузиазма, проникающий ее творения, не ограничивается никакими пределами» (Там же. С. 130). Именно в момент распада исходного синтеза возникают две возможности существования искусства. «Классическая поэзия [преимущественно античная, “средобежная”. – Д. Б.] воплощала внутреннюю полноту духа в творениях, сооруженных по образцу видимого мира; а поэзия романтическая [главным образом средневековая, “средостремительная”. – Д. Б.] как бы подслушивала внутреннюю гармонию самого духа» (Там же. С. 183). Современная полемика «классиков» и «романтиков», по Н., в сниженном, вторичном виде воспроизводит былое (и навсегда утратившее актуальность) противостояние античного и средневекового искусства. Ни одна из спорящих сторон не может поэтому претендовать на победу, хотя «невозможно не согласиться, что дух, веющий в произведениях романтической поэзии, ближе и сроднее с духом настоящих времен, чем тот, коим дышит классическая древность» (Там же. С. 231). Три года спустя, развивая в торжественной университетской речи «О современном направлении изящных искусств» основные положения диссертации, Н. так определит магистральную задачу современного искусства: «Соединить идеальное одушевление средневековых времен с изящным благообразием классической древности ‹…›, просветить мрачную глубину Шекспира лучезарным изяществом Гомера» (Там же. С. 369).

Вопреки инвективам Полевого, Н. не просто обозревает в диссертации идеи Шиллера, Шлегелей, Шеллинга, Бутервека, выдвинувших различные варианты глобальной периодизации искусства, но, отталкиваясь от известных дефиниций, терминологических противопоставлений («наивная» и «сентиментальная» поэзия Шиллера и т. д.), создаст вполне оригинальную теорию, открывшую широкие перспективы дальнейших исследований. У самого истока бытия, по Н., присутствуют на равных правах и вечная, неуничтожимая реальность природы, и познающий человеческий дух. Именно в свете этой посылки становятся понятными постоянные апелляции Н. к эстетике Платона, к лейбницевской «предустановленной гармонии» и т. д. Ясно и то, что романтический период культурного развития (с его безусловным преобладанием энергии над материей, мысли – над вещью) не может претендовать на роль итогового, а совершенное самопознание человеческого духа («абсолютной идеи») – на роль предельной цели саморазвития бытия. По мысли Н., наоборот, «современное эстетическое направление ‹…› требует от художественных созданий полного сходства с природой» (Там же. С. 371), на первый план выдвигается «потребность естественности и потребность народности в изящных искусствах (Там же. С. 370).

Н. делает попытку рассмотреть историко-типологически формальные особенности произведений классической и романтической эпохи: «Древний рифм [имеется в виду ритм метрического стихосложения, лишенного фонетических созвучий стиховых окончаний. – Д. Б.] услаждал духовное зрение ума, раскрывая перед ним мерный ряд чисел и стоп как живое изображение симметрии природы: новая рифма чарует внутренний слух сердца мелодическим созвучием ударений и тонов, возбуждая в нем гармоническую симфонию ощущений» (Там же. С. 200).

Таким образом, в начале 1830-х годов Н. формулирует обширную программу исследований, которую плодотворно реализует в последующих печатных работах, а также в качестве университетского лектора: 26.XII.1831 г. он был утвержден ординарным профессором теории изящных искусств и археологии. В это же время (в период наивысшего подъема творческой активности Н.-литератора) он издает «журнал современного просвещения» «Телескоп» и газету «Молва» (1831–1836).

В 1832/33 учебном году университетские лекции Н. стремительно завоевывают популярность, он читает курсы археологии (фактически – история памятников изящных искусств), позже – теории искусств и логики (этот курс введен для вновь поступивших студентов всех отделений по ходатайству Н., ратовавшего за систематический характер изложения и усвоения учебного материала). Импровизационный стиль чтения и содержательная сторона лекций Н. вызывали у слушателей неоднозначную реакцию. И. А. Гончаров отмечал, например, что «он один заменял десять профессоров» (Собр. соч.: В 8 т. М., 1954. Т. 7. С. 211). К. С. Аксаков высказывался более сдержанно: «Скоро заметили сухость его слов, собственное безучастие к предмету и недостаток серьезных знаний» (Русское общество 30-х годов XIX в. Мемуары современников. М., 1989. С. 320). Н. слушали также Н. В. Станкевич, О. М. Бодянский, В. Г. Белинский и др.

Деятельность Н. в университете была обширной и разнообразной. Он был секретарем Совета, членом ряда комитетов и комиссий, принимал участие в издании «Ученых записок» и пр. (см.: Попов П. С. 13–14). Однако уже в октябре 1835 г., возвратившись из заграничной поездки, предпринятой из-за возникших тяжких осложнений в личной жизни (несостоявшийся брак с Е. В. Сухово-Кобылиной, сестрой известного драматурга, впоследствии писавшей прозу под псевдонимом Евгения Тур), Н. подает прошение об отставке и вскоре покидает университет, полностью сосредоточившись на издании журнала.

В надеждинских изданиях сотрудничали А. С. Пушкин и В. А. Жуковский, И. И. Лажечников и М. Н. Загоскин, М. А. Бакунин и А. И. Герцен, И. А. Гончаров и К. С. Аксаков, здесь началась литературная деятельность В. Г. Белинского. Однако долгое время статьи и обзоры самого Н. концептуально были наиболее значительны. Еще в программной статье «Современное направление просвещения», открывшей дебютный номер журнала в 1831 г., Н. основную тенденцию современности (воссоединение «средостремительного» и «средобежного» направлений), ранее сформулированную в диссертационном исследовании истории изящных искусств, попытался рассмотреть более широко и обобщенно, в сфере «житейской» («гений трудолюбия носится над Европою». – Телескоп. 1831. № l. C. 15), «знательной» («решительное обращение всех отраслей знания в пользу жизни общественной». – Там же. С. 30) и, наконец, «творческой» («высочайшая поэтическая истинность – слияние пластической изобразительности с музыкальной выразительностью». – Там же).

Развивая эти взгляды, Н. неоднократно подчеркивает особую роль романа как жанра, способного сочетать обращения к современной проблематике с исторической весомостью описываемых событий, а также общее «историческое направление нового поэтического духа» (Там же. С. 33). Критические оценки Н. становятся более взвешенными (одобрены повести Гоголя, Погодина, романы Загоскина), однако, как и прежде, они высказываются лишь в контексте общетеоретических построений, классификаций (разделение повестей на «философические», «сентиментальные» и «дееписательные», теоретические рассуждения о жанровой природе комедии и трагедии).

Во многом меняется и отношение Н. к Пушкину, критик выделяет «Бориса Годунова». По Н., в пушкинской трагедии главное место занимает вовсе не сам «Борис Годунов в своей биографической неделимости», а «эпоха, им наполняемая, мир, им созданный и с ним разрушившийся» (Литературная критика. Эстетика. С. 262). Причина примирения с Пушкиным вовсе не в беспринципности Н., желавшего, согласно расхожему мнению, завоевать для «Телескопа» престижного