И она осталась, возможно, потому что поняла, что я хотел ей сказать.

Да, она поняла, а я разрывался от боли и отчаянья, глядя на нее. Она мучила себя, ловя каждый взгляд Антона, смотрела, не отрываясь, на то, как он обнимал и целовал другую. Моя бедная мужественная девочка. Я не смог бы наблюдать, будь я на ее месте. Но она все выносила. Для чего? Что она хотела понять, увидеть? Я заслонял ее от ее же горя как мог, я сдерживал ее ярость, я пытался приглушить ее боль. Я надеялся, что хоть как-то смогу помочь ей.

Господи, почему ты так жесток к ней? Ведь даже я смог понять и простить ей ее поступок. Я больше не держал на нее зла, я не понимал даже почему ее ложь тогда в прошлом довела меня тогда до безумия, до ненависти, возможно уже тогда я безумно ревновал ее ко всему, даже к призраку. Понял слишком поздно. Тогда я четко дал ей понять, кто она и как я ее ненавижу. Она не стала искать доказательств моих слов, и я потерял ее.

Теперь уж не знаю за какие такие заслуги, мне, возможно, давался еще один шанс. Я не хочу больше ее терять. Мне даже стало вдруг все равно, видит ли она во мне другого. Да, даже если так, то, что я сделаю на этот раз? Все стерто, все забыто: он, я… для нее есть только Антон. Этот мрачный монстр, наводящий ужас даже на видавших все парней. Я много слышал историй о нем, и все они были разнообразны, но одинаковы в одном — жестокость, не знающая границ. Я знал о нем такое, что навсегда бы отвратило ее от него. Но молчал. Я даже не мог представить, как она была с ним, да и не пытался. Один раз я совершил такую ошибку — представил ее в его объятьях — я разгромил все, что мне попалось под руку, чуть не покалечил Вику, за что себя никогда не прощу.

Все поверили в наш фарс. Лена как могла улыбалась мне и призывно тянулась. Все поверили. Все, кроме Сизова. Но он не тронет ее теперь точно. Я не позволю, даже если за это мне придется расплатиться не только своей жизнью… Господи, что я делаю? Но иначе я просто не могу.

Я увлек ее вглубь сада, а эта девчонка попыталась соблазнить меня. Назло ему. Дурочка, маленькая, глупенькая, но до сих пор любимая…

Я столько раз представлял, как привожу ее в свой дом, и вот она здесь. Спит, как ангел. Мой персональный ангел. Она начала разговаривать во сне, выкрикивала его имя, умоляла отпустить ее или лучше убить. … После этих слов она проснулась, а я на мгновенье потерял дар речи. Что это? Она опять врет мне, что любит его? Или врет себе? Что он с ней сделал? Она так и не призналась мне. Да и честно, я не уверен, что выдержу правду.

Я задумался и не заметил, как эта чертова пробка рассосалась, и путь был свободен. Легко вдохнув вечернюю прохладу, я мчался на всех порах к ней. Послать к черту этого Сизова и увести ее куда-нибудь, а не заставлять ее общаться с ним. Но мне нужно было уехать. Прошел целый день, как я ее оставил. Завернув на знакомую дорогу, я приготовился к встрече с ней. Наконец-то, нет Антона, нет ничего, и даже если она не любит меня, то никто не может мне запретить надеяться на это.

Встречать меня вышел Сизов.

— Где она? — я волновался за нее, оставляя ее здесь в этом логове.

— В доме, — я направился туда, но голос Сизова заставил меня остановиться, буквально замереть соляным столбом.

— Антон оставил ей бумаги для развода, она уже их подписала.

Я бегом поднялся по лестнице. Гнусная мразь! Не мог подождать пока она придет в себя, решил добить ее окончательно.

Она сидела в гостиной на диване, совсем по-детски, поджав под себя ноги, и смотрела в одну точку.

— Милая, мне очень жаль… — сказал я ей как можно более мягким голосом, пытаясь усмирить собственную ярость.

— Правда жаль? — сквозь отчаянье вырывалась ярость.

— Правда, только его я теперь не пожалею.

Она вздрогнула и посмотрела на меня своими чистыми как у ребенка глазами. Я всегда пасовал перед этим взглядом, только она умела так смотреть.

— Не надо. Не трогай его, пожалуйста.

Я сел с ней рядом и обнял, она, будто ждала этого, прижавшись ко мне всем телом, Лена откинула голову назад и, печально улыбнувшись, сказала:

— Спасибо, что ты рядом, рядом не смотря на все плохое, что я тебе сделала.

Я смотрел на нее, не отрываясь, с надеждой, с любовью, которую уже не мог скрывать. Да и зачем?

Сделала…Я поступил хуже, буквально швырнув ее в объятья другого. Она думала, что она монстр и чудовище и виновата во всех смертных грехах, она винила себя, я это видел. На самом деле она не знала, что она самый добрый и отзывчивый человек в мире. Плохого я повидал много… Особенно там…

Я вспоминал Чечню уже не так часто, как раньше, но воспоминания до сих пор были яркими и причиняли ноющую боль. Я не знал, чем можно ее заглушить — алкоголь не помогал, я быстро отказался от этой идеи, наркоту я в принципе не уважал, слишком много таких как я превратились, благодаря ей, в нелюдей, зверей…

… На дорогах Ингушетии мы встречали много российских патрулей, как только мы пересекли границу Чечни, капитан- майор Сивушев сразу предупредил, что здесь наших очень мало. Вооруженных людей полно, но это исключительно чеченцы.

Полный хаос в эшелоне власти. По-другому это назвать было просто невозможно. В Мескер — Юрт местные власти еле подавили бунт среди мирных жителей, грозивший перейти в восстание… Мирных? Ха! Они требовали наказание для двух наших солдат, которые, по их словам, расстреляли чеченскую семью из 5 человек, проводя местную зачистку…

В эту ночь она спала тихо, не разговаривая. Я не спал, я не мог спать, хотя и пытался. Меня тянуло к ней, и дело даже не физическом притяжении, я желал ее видеть, слышать, ощущать каждой клеточкой своего тела. Она словно околдовала меня. И если раньше до того, как ей начала грозить опасность я не обращал внимание на постоянно ноющее сердце, с годами научившись отключатся от этой боли, то теперь, когда не