— Одну ночь, — повторила она задумчиво. — Сейчас последняя схватка… и моя ночь закончится. Видите, вон там повозка? Это за мной.

— Семейная жизнь, — сказал я таким фальшивым голосом, что сам ощутил неискренность, — это… ну, благо. Для страны, общества, обороноспособности…

— Морального климата, — добавила она, — как вы твердите.

— Я?

— Что, уже забыли?

Я развел руками.

— Некоторые вещи говорим, потому что… говорим. Так принято. А принято потому, что так надо.

— А как надо?

— Как правильно, — пояснил я.

Она грустно улыбнулась и снова повернулась в сторону арены. На противоположные концы выехали сэр Макдугал и сэр Ортоденгер, единственные, кто еще ни разу не был сброшен на землю, хотя сэр Макдугал потерял очко за сломанное копье, а сэр Ортоденгер за потерю стремени.

На этот раз я ощутил, что при всей своей сюзеренности и величии планов и задумок на турнирное поле смотрю с великим интересом, а сердце возбужденно стучит и просится тоже в бой, где частый и ускоряющийся стук копыт, крики возбужденной толпы зрителей, громовой удар, конское ржание и сухой треск, похожий на взорвавшуюся молнию, после чего лязг и стук о землю тяжелого тела в турнирном панцире.

— Лорд Макдугал, — прокричал глашатай, — будет биться с его светлостью графом Ортоденгером!

На трибунах наступила мертвая тишина, никто даже не сдвинется с места, а юноша внизу в одежде помощника судьи посмотрел направо, посмотрел налево и, убедившись, что противники уже готовы и смотрят друг на друга, резко взмахнул клетчатым флагом и отскочил в безопасное место.

Макдугал резко вскрикнул, посылая коня в стремительный галоп, и почти в тот же миг огромный жеребец Ортоденгера пошел с места так быстро, словно не рыцарский конь, а легконогий скакун степняков-гандерсгеймцев.

Я тоже, помимо воли, затаил дыхание, всадники сближаются настолько стремительно, что человек, не видевший поединки раньше, даже не увидит самого удара, настолько все молниеносно и резко…

Раздался звенящий удар, кони понесли всадников дальше, оба покачнулись, в руках обломки копий, а белая щепа, красиво взлетев над их головами, медленно рушится на землю позади.

Судья шепнул герольду, тот прокричал:

— По очку сэру Макдугалу и его светлости графу Ортоденгеру!..

Барон Альбрехт сказал язвительно:

— Граф пошатнулся сильнее!.. Еще бы пол-очка Макдугалу!

— Земляка поддерживаешь? — уязвил я.

— Он на другом конце Армландии!

— Все равно, — сказал я наставительно. — Все мы теперь… гм… нет, не сен-маринцы. В общем, потом придумаем, а пока — божий народ, христиане, мирные воины Девы Марии.

Он зыркнул на меня, в глазах что-то мелькнуло, уловил насчет того, что у нас уже не только Сен-Мари и Армландия, а нечто побольше, для чего и вправду придется придумывать собственное наименование.

Сэр Растер сказал ревниво:

— Ортоденгер победил в двенадцати поединках и ни одного не проиграл!.. А Макдугал только в восьми…

— И тоже ни одного не проиграл, — сказал я. — Мне кажется, он умеет силы распределять лучше.

— Ортоденгер моложе, — сказал Альбрехт. — У него сил больше.

— Схватки идут одна за другой, — возразил я, — он просто не успевает отдохнуть.

— Все-таки он победит!

Растер прогудел:

— Но не в этот раз.

— Почему?

— Макдугал хитрит, — произнес Растер. — Он не так молод, но опыта у него на троих ортоденгеров.

Все затаили дыхание, всадники устремились друг на друга, целясь оба в шлем противника. Грохот копыт нарастает, сердце мое колотится все сильнее, хотя я же вот сижу в кресле, а там на поле в этот момент две стальные массы ударились друг о друга, так это выглядит со стороны, треск переломанных копий, кони пронесли обоих всадников к краю арены, но граф не удержался и сполз с седла, а там сапог застрял в стремени, и конь протащил его до края.

Раздался зычный голос глашатая:

— Сэр Макдугал одерживает чистую победу!

Выбежавшие оруженосцы помогли выпутать ногу в стремени, Ортоденгер поднялся сам, широкими шагами прошел на другую сторону поля, демонстрируя всем, что цел и готов драться еще, но правила не позволяют, а там протянул руку Макдугалу и учтиво поздравил с победой.

Я смотрел, как начинается не менее интересная часть церемонии, когда судьи вынесли на расшитой золотыми нитями и бисером подушечке блистающую, как солнце, корону с бриллиантами на остриях, головной судья с поклоном повесил ее на кончик копья Макдугалу.

На трибунах ликующе орали, хлопали, визжали, а сэр Макдугал, покачиваясь в седле, то ли от слабости, то ли такое кокетство, медленно поехал вдоль рядов, там одни продолжали вопить, другие замерли в экстазе, не в силах оторвать взгляд от кончика копья, где мерно покачивается золотая корона с поблескивающими бриллиантами.

Розамунда прошептала:

— Надеюсь, отдаст леди Кельвинии…

— Почему?

— Самая красивая… и моя подруга!

— А-а, — сказал я, — последнее важно, да. Это вот та, у которой нос? Но думаю, отдаст кому-то раньше…

— Почему?

— У него уже рука дрожит, — сообщил я. — Присмотритесь. Если вздумает ехать аж до леди Кельвинии, копье наклонится до земли, и корона соскользнет в грязь. Вся наша жизнь из таких случайностей…

Она воскликнула возмущенно:

— Ничего у него не дрожит!

— Дрожит.

— Не дрожит!

Я проворчал:

— Ах, вы смеете спорить с вашим сюзереном?

Она ответила дерзко:

— А я от вас сегодня же спрячусь в да-а-алеком имении, которое даже на карте не отыщете!

Все зрители, как знатные, так и простолюдины, в напряженнейшем ожидании смотрели, как медленно ступает вдоль барьера конь сэра Макдугала, а он все-таки посматривает на лица красавиц, словно не наметил никого заранее, а только сейчас обратил внимание, что здесь присутствуют, ишь ты, еще и женщины, кто бы подумал, и откуда их столько набежало…

Розамунда стиснула кулачки, глазенки сузились.

— Ну, — прошептала она, — ну… еще троих… еще… две… продержись, не опускай копье… Есть! Леди Кельвиния!

Сэр Макдугал поравнялся с леди Кельвинией, копье его вроде бы начало подниматься, но тут же пошло вниз, словно в самом деле не в состоянии поднять усталой рукой.

— Ага, — сказал я негромко, — не леди Кельвиния…

— Вы ошиблись еще больше, — прошипела она. — Он сумел проехать, не опуская копье!