ни запаха скипидара и копоти, ни макрели, Герти ощущал себя так, словно вновь оказался во власти всеподчиняющих океанских течений, неумолимо влекущих его в неизвестные дали.

Сняв номер, Герти в тот же день уведомил по телефону Канцелярию о своём местопребывании, на тот случай, чтобы с ним могли связаться, как только бумаги окажутся оформлены. Мистер Беллигейл, чей голос, переданный посредством телефонного кабеля, казался ещё более безэмоциональным, заверил Герти, что свяжется с ним незамедлительно. Однако дни тянулись за днями, а консьерж не спешил звать полковника Уизерса из шестнадцатого номера к телефонному аппарату. Раз в несколько дней Герти, поборов затаённую дрожь, звонил в Канцелярию сам и делано-небрежным тоном осведомлялся о ходе оформления. В любое время суток из телефонной трубки звучал голос мистера Беллигейла, неизменно повторяющий одно и то же. Бумаги оформляются. Нет нужды беспокоиться. Господин полковник немедленно получит уведомление, как только все документы будут надлежащим образом составлены, занумерованы и подшиты.

Необходимо учредить в штате новую должность, отразить её в формулярах и табелях, подготовить соответствующие приказы и распоряжения. Такого рода вещи невозможно сделать мгновенно. Да-да, проявите великодушно терпение, полковник, я обязательно свяжусь с вами, как только что-то переменится…

Несколько раз, почти отчаявшись, Герти пытался связаться даже с мистером Шарпером, однако сделать это оказалось не проще, чем отыскать ночью чёрного кота в угольном чулане. Мистер Беллигейл с прискорбием отвечал, что секретаря нет на месте или же он крайне занят. Конечно, Герти всегда мог отправиться в Майринк, чтобы отыскать секретаря самолично в древнем, похожем на склеп, здании Канцелярии. Но всякий раз при мысли об этом Герти испытывал холодный, как прикосновение утопленницы, озноб, и малодушно давал задний ход, возвращаясь к привычному пассивному ожиданию.

Как он и ожидал, «Полевой клевер» не мог порадовать своих немногочисленных постояльцев по части развлечений. Он не знал ни шумных пирушек, ни концертов, ни карточных вечеров — его обитатели, казавшиеся Герти деловитыми и беспокойными жуками, торопились покинуть его ранним утром, а возвращались обыкновенно лишь к вечеру. Облачённые в почти одинаковые деловые костюмы, сшитые, казалось, у одного и того же портного, они второпях глотали завтрак, не обращая, кажется, никакого внимания на вкус, и спешили отправиться по своим делам, чтоб вечером заявиться обратно уставшими и выжатыми, как лимоны, из которых выдавили всю мякоть.

Так что единственными звуками, которые на протяжении дня напоминали Герти, что здание обитаемо, был редкий скрип половиц под ногами консьержа да гул вентиляторов. Уже на второй день эта симфония показалась Герти невыносимой, тем более, что хоть как-то разнообразить своё пребывание в «Полевом клевере» ему не удавалось. Книг в отеле не держали, найти компанию для карточной партии нечего было и думать, и даже вид из его номера открывался столь невзрачный и непримечательный, что приятнее бы было смотреть на какую-нибудь писанную маслом картину.

Немало досаждала и жара, к которой Герти всё ещё не был привычен. Утро в Новом Бангоре начиналось необычайно рано, часов в шесть, после чего щедрое солнце южного полушария заливало номер ослепительным светом, совершенно невозможным для человека, привыкшего к ровному климату Британии. Солнцу требовалось немногим более часа, чтобы сделать воздух, обычно прозрачный и невидимый, подобием густого вара, текущего, казалось, по стёклам и подоконникам, и столь густого, что лёгким требовалось немало усилий, чтоб вобрать его в себя.

Герти попытался было столковаться с прочими постояльцами, но был вынужден оставить эту затею. Занятые своими делами, вечно спешащие, на Герти они глядели с заметной неприязнью, как на бездельника, которым он, в сущности, и являлся. Он попросту выпадал из их компании, как лишняя деталь, не желая держаться, выпадает из собранного механизма. Он был здесь чужим, лишним, и постояльцы «Полевого клевера», должно быть, каким-то образом это чувствовали, поскольку в большинстве своём принимали единодушное решение избавить Герти от своего общества. Стоило ему лишь показаться на горизонте и завести разговор о погоде или Канале кайзера Вильгельма, как они, кисло улыбнувшись, стремились удалиться, пожелав ему доброго вечера, или доброго утра — по ситуации. Для одних он был слишком молод, для других — слишком скучен, для третьих слишком навязчив и, увы, для всех вместе взятых не представлял какого-то интереса.

На третий день он стал ощущать себя так, будто был не только приговорён к заключению зловещей Канцелярией, но и начал отбывать срок. Собственный номер всё больше казался ему тюремной камерой, а муки неизвестности вкупе с вынужденной бездеятельностью делали существование невыносимым.

— Ещё день взаперти, и я рехнусь, — сообщил Герти зеркалу, откуда на него глядел явственно-нервический тип, бледный и осунувшийся, крайне похожий на беглого преступника, — Мне надо развеяться. Небольшой моцион положительно скажется на самочувствии… Что ж, только это, пожалуй, и остаётся. Буду идти стопами своего невольного тёзки-полковника, посвящу себя исследованию, разве что довольствоваться придётся не джунглями и ледниками, а куда более тривиальной местностью…

С этого дня он стал исследовать Новый Бангор.

Первые его прогулки были недалеки и осторожны, как вылазки к источнику воды, окружённому племенами аборигенов-каннибалов. Город всё ещё вызывал в нём смутную тревогу, которая отчего-то никак не могла рассосаться. Странный, пугающий, непонятный город. Неправильный. Именно это слово приходило ему на ум всякий раз, когда он думал о Новом Бангоре. Неправильный город. Какой-то… Дальше его мысль обыкновенно буксовала.

Город, собранный в неверном порядке, как часы, собранный пьяным часовщиком. Но если часовщик перепутает шестерни и пружины, часы просто-напросто не пойдут. Не могут пойти по всем законам механики и физики. В этом и заключалось различие с Новым Бангором. Этот город жил и, похоже, ничуть не ощущал своего отличия от обычных колониальных городов. Здешние недра сотрясали безумные поезда, продирающиеся сквозь камень. По улицам разгуливали автоматоны. А над всем населением безраздельно властвовала таинственная и зловещая Канцелярия. И, судя по всему, никому такой уклад жизни не казался странным.

«Я буду исследователем, — решил Герти, оправляя костюм для прогулки, — Исследователем в мире непознанного и странного. Быть может, первым настоящим исследователем Нового Бангора. Если мне всё это не мерещится, как знать, может, этим исследованием я заслужу славу не меньшую, чем у полковника Уизерса».

Через несколько дней он уже относительно сносно ориентировался в городе, по крайней мере, мог отличить тяжеловесную, пышущую фабричным дымом, громаду Коппертауна от унылых однообразных пейзажей Лонг-Джона, а кирпичный и шумный Форсберри от неторопливого, замкнутого в себе, Редруфа.

Поскольку больше ему ничего не оставалось, Герти целые дни проводил на улицах города, подчас неожиданно для себя оказываясь едва ли не на противоположном его краю. Этот город умел удивлять, умел мастерски менять свой облик, умел скрываться за множеством масок, каждую