Но что, если я не первый ребенок? Я замерла и задумалась. «Моя дочка». Я предполагала, что он имел в виду меня, но сейчас вспомнила его следующие, леденящие душу слова: «Я с самого начала знал, что потеряю ее».

Тетя Сьюзен говорила о его растущей депрессии по возвращении из Арканзаса и грустных письмах от мамы. Что-то внутри меня сжалось. В голове сложилась новая история, и вкупе с письмом тети Сьюзен и папиными словами она обрела смысл: моя мать забеременела, когда папа жил в Арканзасе. Затем он вернулся домой, и в своих письмах – тех, что так взволновали его – мама поделилась новостью и все время держала его в курсе событий. Но, должно быть, беременность протекала тяжело. «Я с самого начала знал, что потеряю ее», – проигрывалось в моей голове снова и снова.

Наконец, зимой мама приехала к нему в Нью-Йорк, но без ребенка. Их первая девочка не выжила.

В моей груди разверзлась пустота при мысли, как мама, моя ровесница в то время, родила дочку в суровую зиму. Затем потеряла ее, ушла из дома и…

Меня словно ударили обухом по голове.

Я уже слышала эту историю, только более подробную и с другими именами.

Перед глазами танцевали образы, мелькали и замирали, а потом картинка обрела резкость: заснеженная церковь неподалеку от пастората. Юная девушка, стоящая на коленях посреди замерзшего сада. Она встает и убегает, исчезает без следа в метели, оставив позади маленькую могилу. Я осела на землю, вспоминая, как Джаспер, Кэтрин и Делла рассказывали эту грустную историю в тени деревьев на ярмарке. Они говорили о дочери проповедника, которая забеременела, потеряла ребенка и скрылась в снежной буре. Мэри Мэйхью исчезла девятнадцать лет назад. Это 1888-й год, как раз когда папа вернулся в Нью-Йорк, если верить тете Сьюзен. В тот же год мама переехала из Арканзаса после долгих месяцев переписки с отцом, который был взволнован и расстроен из-за содержания ее писем.

Уж слишком много совпадений. Ни за что не поверю, что две девушки из одного городка пережили одну и ту же страшную утрату и обе сбежали в ту же лютую зиму.

Я слушала историю о несчастной девушке и ее утраченном ребенке и даже не знала, что это история моей матери.

Я прижала ладонь к пыльной земле, чтобы справиться с внезапным головокружением. Рассказать преподобному Мэйхью и его жене, что их опальная дочь не погибла в той давней метели? Что она позволила им годами считать себя мертвой, а на самом деле уехала к возлюбленному?

От следующего озарения у меня перехватило дыхание. Вот решение проблемы, которое я искала с самого начала: кровные родственники, которые могут забрать нас с Лайлой!

Я подумала о жестоких глазах преподобного Мэйхью, об осуждении на его лице. Наверняка он – причина, по которой мама не вернулась в Ардженту. Но почему она позволила собственной матери страдать годами от мысли, что ее дочь замерзла насмерть?

Я прижала пальцы к вискам и подумала о Лайле. Мэйхью и ее родственники. Но даже если они согласятся принять нас, правильно ли забирать ее у мисс Мэйв? Они выглядели такими довольными. Такими счастливыми.

Я встала и словно в тумане пошла по дороге, что отделяла ферму от леса. Под ботинками хрустел гравий. Во мраке среди деревьев раздался крик сипухи. Я воззрилась на лес, мысли завихрились спиралью.

С пару секунд я не замечала притаившийся там силуэт. Затем он украдкой пошел между деревьями: плечи сгорблены, голова опущена. Я прищурилась, не веря своим глазам.

Уменьшив яркость фонарика, я пошла к лесу, глядя на очертание, что извивалось среди стволов. Чем дальше шла, тем увереннее становилась: эта походка, очертание мужских плеч мне знакомы. Мелькнул его профиль.

Чужак остановился и повернулся ко мне лицом.

Я сделала глубокий вдох.

– Папа, нужно поговорить.

Папа медленно моргнул. Затем еще раз. Наклонил голову под странным углом, расплылся в жутковатой улыбке. Я было попятилась, но все же взяла себя в руки и подошла ближе.

– Пожалуйста, вернись в дом…

По-прежнему улыбаясь, он прижал палец к губам. На зубах блеснул свет от фонарика. Его зрачки расширились, глаза, не моргая, смотрели на меня. Я протянула дрожащую руку.

– Прошу, пойдем со мной.

Папа бесшумно сел на корточки и сгорбил спину, словно дикое животное.

Затем с невероятной скоростью встал и устремился в лес. Я подобрала юбку одной рукой и кинулась в погоню. Под ногами, подобно костру, трещали палки. На этот раз он от меня не уйдет!

Я ныряла под ветки и продиралась через кусты, колючки цеплялись за волосы и рвали одежду. Расстояние между нами только увеличивалось. Когда папа скрылся из виду, я все равно продолжила бежать.

Запыхавшись, я вылетела на поляну и резко остановилась. Впереди ждал серый каменный колодец.

Я села на мокрые листья и погасила фонарик. Под густыми зарослями уже было темным-темно, как ночью. Возможно, папа выдаст свое местоположение, если решит, что я ушла. То, что он отважился пойти в лес без собственного фонарика, очередной признак помраченного сознания.

Я вздрогнула во мраке, на руках неожиданно выступили мурашки. Попыталась успокоиться и медленно вдохнула запах земли и деревьев. Меня окутала холодная влага – туман вернулся. Я прижала колени к груди и прислушалась.

Где-то хрустнула ветка. Я напряглась и медленно встала, готовясь поймать отца.

И только когда в поле зрения замерцал тусклый свет фонарика, я поняла, что это вовсе не он.

«Спрячься», – кричали мои инстинкты. Я попятилась от колодца в тень и прижалась спиной к дереву. Человек подошел ближе, и я узнала серебристые волосы и хрупкую фигуру. Из меня чуть не вырвался смешок. Меня напугала мисс Мэйв Донован! Но любопытство заставило меня сжать губы и не возвещать о своем присутствии. Что учительница делает в лесу?

Она медленно шла, склонив голову над фонариком. В его мягком сиянии ее тонкое серое платье выглядело почти белым. Женщина грациозно вышла из-за деревьев. Туман вихрился и извивался, поднимался и опускался. Казалось, он двигался вместе с ней, будто они одно целое. Температура быстро падала до тех пор, пока у меня не заболели легкие.

Мисс Мэйв неспешно подошла к колодцу с ничего не выражающим лицом. Поставила фонарик на край, прижала ладони к камню и задрала голову к небу. Когда она выдохнула, с ее губ сорвалось облачко пара. Тогда туман заклубился и стал таким густым, что поглотил свет фонарика.

В этой бесформенной серости я ощутила себя одинокой, даже брошенной. Лесные просторы позади будто нависли надо мной. Я больше не могла это терпеть. Я вскочила и подхватила фонарик.

– Мисс Мэйв? Это я, Верити!

Внезапно в меня врезался порыв ветра: ледяной, пробирающий до костей, острый, как клинок. Я ахнула от такой зимней стужи. Туман рассеялся, и на секунду впереди показался колодец.