Холодно, очень холодно…

Мокрая одежда давит, противно липнет к телу, мешает дышать. Пальцы намертво сжались на тонкой рукояти дареного ножа, ногти впились в ладонь до боли, до крови – но расслабить их нет никакой возможности – так велик страх выпустить из рук эту величайшую драгоценность, дар западного Холма, частичку моей осени.

Тихо вокруг – только поскрипывает приоткрытая дверь. Щеку холодит гладкий каменный пол, от сквозняка начинает трясти как в лихорадке – но сил на то, чтобы встать, у меня не осталось.

Ощущение чьего-то присутствия, тяжелый взгляд, скользящий по затылку как невидимая ладонь, – и бархатная тьма с сиреневыми искорками, затопившая сознание…

Мне снилась черная вода.

Теплое подземное озеро, невозмутимое, спокойное, заключенное в тиски каменных берегов. Аметистовые друзы, проросшие сквозь скалу, как причудливые цветы, прячущие в своей сердцевине крошечную сиреневую искорку. Чье-то невидимое присутствие под сводом пещеры – я слышу биение его сердца как частые равномерные удары молота по телу скалы, слышу его ровное размеренное дыхание.

Кто ты? Где ты?

Тьма, обступившая меня, молчит, но наступившую тишину вдруг разрывает громовой раскат…

Такой реальный, ощутимый, что я вздрагиваю – и просыпаюсь в чужой жесткой постели. Вспышка молнии осветила погруженную в сумерки комнату через окно, забранное мозаичным стеклом, – и выхватила из темноты сидящего рядом со мной на краешке постели мужчину, от которого веяло прохладным ветром, живо напомнившим о заметенном первым снегом поле, о сером небе и тоскливом волчьем вое, доносящимся со стороны черной кромки елового леса.

– Габриэль? – Голос у меня тихий, чужой, хриплый, будто бы сорванный долгим криком в никуда. Мужчина, сидящий на краю постели, шевельнулся, блеснула золотистая искра – и на фитильке тонкой оплывшей свечи затрепетал робкий лепесток пламени, осветивший лицо, склонившееся надо мной.

Тонкие темно-серые брови вразлет, похожие на узкий ивовый листок, обманчиво-хрупкие, резкие черты лица, четко очерченные губы и острый подбородок. Глаза – как небо, затянутое грозовыми тучами, не то серые, не то сиреневые с темным кольцом по краю радужки. Небрежно заплетенные в длинную косу волосы кажутся присыпанными пеплом – странный переливчато-стальной цвет, который бывает только у фаэриэ или их потомков.

Движение, которым он осторожно убрал с моего лица прядь волос, было плавным, текучим – человеку или ши-дани такая грация недоступна, так может двигаться лишь тот, кто больше ожившее проявление стихии, чем существо из плоти и крови.

– Кем бы ни был твой Габриэль, я – совершенно точно не он. – Мужчина отодвинулся и скользнул кончиками длинных, гибких пальцев по моим распущенным волосам, приподнял густую прядь – и прижался к ней щекой, прикрыв глаза. – Ты пахнешь осенью, хмельным медом и родным домом, которого у меня никогда не было. В твои волосы хочется зарыться лицом, как в шелковое покрывало, как в осеннюю листву… Из какого ты Холма, маленькая ши-дани, если даже в чужой Сезон приносишь свою магию?

– Из Алгорского… – Я приподнялась на локте и только сейчас осознала, что под тонким шерстяным одеялом я совершенно обнажена, поэтому никак не могла отогреться в прохладной комнате. – Ты раздел меня, пока я была без сознания?

– И без сил, смею заметить. – Он выпрямился, расправил плечи, на которые было наброшено что-то вроде шелковой рубашки с широкими рукавами. – Ты была подобна человеку, которого вытащили из ледяной воды в ноябре месяце – холодная, в промокшей насквозь одежде, исцарапанная осколками разбитого зеркала. Тебя нужно было согреть, но я, к сожалению, знаю только два способа – снять мокрую одежду и либо завернуть в покрывало, либо поделиться теплом собственного тела. Второй метод более действенный, но мне показалось, что вначале нужно спросить твоего разрешения.

Я кивнула и попыталась плотнее завернуться в кажущееся слишком тонким и легким одеяло. Быть может, для фаэриэ, которые не слишком чувствительны как к жаре, так и к холоду, оно было в самый раз, но мне сейчас нужно было еще одно-два таких же, чтобы прийти в себя и попытаться заснуть, не проваливаясь в беспамятство от упадка сил.

– Тебе все еще холодно? -Он приподнялся, выскальзывая из рубашки одним плавным, нарочито неторопливым движением, пододвинулся ближе, проводя ладонью над моим плечом, не касаясь кожи. – Я могу согреть тебя прямо сейчас.

Лихорадочный жар, исходящий от его ладони, жгучим ветром прокатился по моей руке, окутал невидимым одеялом, под которым стало не просто тепло – жарко, будто бы меня обняла летняя ночь, сопровождаемая далекими громовыми раскатами.

Фаэриэ взял меня за руку – и я остро ощутила скрытую внутри его тела магию. Дикую, неукротимую, как буря, что стремительно разворачивалась над замком у берега океана, неистовую, как ветер, который играючи ломает мачты кораблей, свивается в тугую петлю-воронку и безумным смерчем танцует над темными волнами с белоснежными барашками пены на гребне. Живая стихия, насильно запечатанная в кажущемся хрупким человеческом теле, ярилась в выстроенной неизвестно кем аметистовой клетке, бурлила, как океанская вода в окруженной острыми скалами бухте, пыталась вырваться наружу – и раз за разом разбивалась о стену заклинания, бессильно завывая от тоски и злости. Сейчас, когда соблюдались Условия, магия внутри фаэриэ рвалась на волю, как никогда, сотрясала аметистовые «прутья» волшебной клетки с множеством связывающих «петель», пыталась проскользнуть в еле заметные ячейки – и отступала, отражаясь сиреневыми огоньками в глубине изумленно расширившихся глаз.

Крепко, до боли, переплетенные пальцы рук.

Пронизывающий взгляд глаза в глаза.

Я смотрела на фаэриэ с великолепной бурей во взгляде – и видела пойманную стихию, наконец-то заметившую мое присутствие и с безумной надеждой потянувшуюся ко мне.

Руки, свитые из порывов ветра… Ливень, пролившийся над бурлящим океаном – как долго сдерживаемые слезы. Беззвучный вопль-мольба в вое шторма и раскатах грома…

Выпусти меня! Выпусти!!!

С треском распахнулось окно в прохладной комнате, цветным стеклянным дождем осыпались осколки витража. Я вздрогнула, очнувшись от наваждения, но не перестала ощущать бурю внутри фаэриэ, отчаянно прижимавшего меня к груди.

– Ты не сон… – Сдавленный, хриплый шепот над ухом, лихорадочно-горячие губы, скользнувшие по щеке. – Ты не можешь быть сном… не должна быть…

Поцелуй с привкусом слез, вначале почти неощутимый, опасливый – а затем крепкий, отбирающий дыхание, и рывком затягивающий в омут магии фаэриэ, в «глаз бури» внутри величественного урагана, вокруг которого танцевали изломанные стрелы молний.

Вой ветра и неистовство бури остались где-то за стенами выстроенной вокруг меня воздушной крепости из океанского шторма, громовых раскатов и ослепительно-ярких молний, а внутри было невероятно уютно и легко. Потоки воздуха – как тысячи пальцев, бережно ласкающих обнаженную кожу, капельки соленой воды, принесенных ураганом, – как поцелуи, спускающиеся по телу от макушки до ступней. Теплые и прохладные, легкие и оставляющие свой след, такие разные и вместе с тем – часть чего-то большего.