Матье пыхтел все громче, но без всякого толку, наконец старый Пьер пришел к нему на помощь. Постаравшись не задеть лица рыцаря, он просунул в щель лезвие своего ножа, надавил на черенок, и вот со скрежетом забрало поднялось.

– Принесите факел! – скомандовала Катрин. Но как только пламя осветило лицо рыцаря с закрытыми глазами, девушка с криком отскочила, выронив мазь из рук.

– Нет, быть такого не может! – лепетали ее побелевшие губы.

– Да что с тобой? – спросил опешивший Матье. – Ты его знаешь?

Катрин подняла на него помутневший взор. От потрясения у нее перехватило горло, она не могла выговорить ни слова.

– Да!.. Нет!.. Не знаю! – выдавила она наконец.

– Ты что, сбрендила? Нашла время терять голову! Надо скорее снять с него латы, он весь в крови!

– Я не могу… сейчас не могу… Пьер, помогите дяде…

Старый слуга, с беспокойством смотревший то на девушку, то на рыцаря, поспешил к мэтру Матье. Катрин без сил опустилась подле них на насыпь, ее сложенные на коленях руки слегка дрожали. Невидящими расширенными глазами смотрела она на дядюшку и на Пьера, хлопотавших вокруг безжизненного тела, вокруг… вокруг Мишеля де Монсальви…

Перед озябшей, скорчившейся под тяжелой мокрой попоной Катрин проносились картины прошлого; мельчайшие подробности давних парижских событий, когда она была на волосок от гибели, обрели вдруг необычайную отчетливость. Гюйеннский особняк, раззолоченный потолок и Мишель, рвущийся из рук мясников. Другая картина: Мишель со связанными за спиной руками и гордо поднятой головой идет на виселицу среди алебардников и обезумевших от ярости горожан… Мишель сидит в полутемном погребе на мосту Менял и рассказывает о своей родной Оверни, а маленькая Катрин внимательно слушает, завороженная его ласковым голосом… Чтобы получше вспомнить времена детства, он прикрыл глаза, и его лицо Катрин увидела вот сейчас, только что, в железной раме шлема… Катрин всеми силами старалась не вспоминать дальнейшего, когда это прекрасное лицо будет разбито, окровавлено, затоптано в грязь… Но какое поразительное сходство! Желая удостовериться, что оно не привиделось ей во сне, Катрин склонилась над рыцарем. Нет! Она не ошиблась. Перед ней было бледное, неподвижное лицо Мишеля. Полупрозрачные веки с густыми ресницами скрывали его синие глаза. Со лба по щеке в уголок запекшегося рта стекала тонкая струйка крови. Вот он поморщился от боли.

– Мишель, – невольно шепнула Катрин, – скажите, что вы не Мишель… Ведь этого не может быть…

Это и правда был не Мишель. Но даже тогда, когда Матье и Пьер освободили его от шлема и вместо золотистых волос, столь памятных Катрин, по плечам рассыпались густые спутанные кудри чернее воронова крыла, девушка обомлела, увидев, что незнакомец и Мишель по-прежнему схожи. Правда, теперь было видно, что этот рыцарь красивее, красивее и жестче.

– Нельзя его здесь бросать, – проговорил Пьер, – вчетвером мы донесем его до харчевни. Пошли, а то и так до нитки промокли, да и наша барышня что-то совсем плоха… – добавил он, видя, что Катрин в полузабытьи, при этом дрожит от холода…

– Да, все эти железки так просто не унести, – задумчиво протянул мэтр Матье.

Но вот раненого рыцаря освободили от лат, завернули в плащ и положили на носилки, что наскоро смастерили из шестов, веревок и попон мулов. Катрин уже пришла в себя, перевязала рыцарю рану на голове, стерла с лица кровь. За все это время он так и не открыл ни разу глаз, но иногда стонал и время от времени слабо вскрикивал.

– Кажется, у него сломана нога, – сообщил Пьер, проворно ощупывая старческими сморщенными руками безжизненное тело рыцаря.

Мужчины подняли носилки. Катрин наотрез отказалась сесть на мула и шла теперь с ними рядом. На груди рыцаря распахнулся плащ, одна рука сползла к краю. Девушка не смогла побороть искушения и взяла эту руку в свою. Рука была влажная, холодная. Глубокие царапины на ней сочились кровью. Катрин осторожно промокнула их платком. Мало-помалу тяжелая мужская рука согревалась в ее нежных ладонях.

Мужчины с носилками и Катрин то и дело оступались в непроглядной тьме, они промерзли до костей, валились с ног от усталости. Но наконец перед ними дверь гостеприимной харчевни «Карл Великий». Спустя полчаса все уже согрелись, обсохли. Раненый спал на огромной постели за пологом из красной саржи. К радости путников, гостиница, куда они попали, была одной из лучших.

Правда, прибытие изувеченного рыцаря и сопровождающих его спутников доставило хозяину немало хлопот, поскольку купцы, ехавшие в Брюгге, успели занять все до единой комнаты. Кое-как хозяин отыскал комнату для рыцаря, Катрин поставили кровать в кладовой, а бедняга Матье отправился ночевать со слугами на солому в конюшню.

– Что ж, нам не впервой – такое ли мы видали! – философски заметил он.

Куда больше заботило его состояние рыцаря. Тот все не приходил в себя, его рана на голове, полученная, вероятно, при падении, продолжала кровоточить.

В общем зале, где ужинали постояльцы, их появление, разумеется, не осталось незамеченным. И вот перед Матье и Катрин стоял человек, будто возникший из волшебной восточной сказки. Суконщик не раз встречал мусульман на рынке в Брюгге, и сам по себе вид человека в чалме его бы не удивил, но незнакомец и впрямь был человеком необычайным.

Хрупкий, миниатюрный, он был настолько мал, что его огромная красная чалма казалась в десять раз больше крошечного личика. Широченный шелковый пояс перехватывал в талии синий узорчатый халат, из-под которого выглядывали тоненькие ножки в голубых чулках и ярко-красных туфлях. За поясом поблескивал изукрашенный драгоценными камнями огромный кинжал. Сам человек был не менее примечателен, чем его облачение. Шафранно-желтое лицо с тонкими, изящными чертами странным образом сочеталось с длинной белоснежной бородой. Позади него шли два черных великана-прислужника. Приложив руку к сердцу, он церемонно склонился перед мэтром Матье и его племянницей.

– Слава всемогущему Аллаху! – весьма торжественно провозгласил незнакомец на прекрасном французском языке, хотя и несколько шепеляво. – Я, Абу-аль-Хаир, величайший целитель во всем подлунном мире, остановился здесь на пути из Кордовы, узнал, что вы привезли раненого, и пришел осмотреть его.

При слове «величайший» Катрин едва удержалась от смеха. Скромность, похоже, была не главной добродетелью крошечного человечка. Напыщенность, с какой он держал себя, показалась девушке невероятно забавной, тем более забавной, что человечек ничуть не сомневался в своем величии.

– Да, мы привезли с собой раненого, – начала было Катрин, но воздетая вверх ручка маленького целителя призвала ее к молчанию.

– Речь моя обращена к почтенному старцу, – проговорил он сурово, – по нашему обычаю женщинам не пристало вмешиваться в разговоры мужчин!

Раздосадованная Катрин вспыхнула до