– Дэниел, хватит, это Эмма. Я только вчера вечером приехала, а то бы, конечно, позвонила.

– Ну да. Но мне совершенно не понятно, почему тебя так трудно поймать. Знаешь, это дорого обходится. Неужели нельзя быть немножко повнимательней?

Эмма смерила Брента испепеляющим взглядом, и он пожал плечами в ответ.

– Ну, можно, конечно, только…

– Почему этот парень все время у тебя? Надеюсь, ты с ним не спишь?

– Дэниел! – Вряд ли ее ярость могло приглушить расстояние до Сенегала. – Как ты можешь!

Форресты, ничуть не смущаясь, подались вперед, чтобы не пропустить ни слова.

– Ого! – проговорил Дьюк, заводя серые глаза к потолку. – Ничего подобного не видел с тех пор, как Джон рвал отношения со своей последней подружкой!

Эмма в ярости отвернулась и бросилась в солнечную комнату, благо, шнур был достаточно длинный. Отойдя подальше от двери, она зло проговорила:

– Мне кажется, Дэниел, тебе надо извиниться передо мной.

Он вздохнул, и она, словно воочию, увидела, как он приглаживает волосы.

– Извини, Эмма. Но я волновался.

Немного успокоившись, она рассказала ему, где была и что теперь делается в доме.

– Прекрасно, – одобрительно произнес он. – После ремонта за дом можно будет взять гораздо больше.

Эмма и сама подумывала об этом, но почему-то слова Дэниела резанули ее по сердцу, и она пробормотала что-то нечленораздельное.

– Хотелось бы мне знать, что это за парень все время снимает трубку. Что он у тебя делает?

– Он был добрым другом тети Мэгги и…

– И ты из благодарности позволяешь ему ошиваться у тебя? Прогони его! Нечего ему сидеть у тебя на шее!

– Ты не понял. Это он делает ремонт, и он ухаживал за мной, когда я болела.

Услышав о болезни, Дэниел потребовал объяснений, и Эмме пришлось рассказать и об этом тоже.

Он смягчился.

– Знаешь, Эмма, Форрест сказал мне нечто такое, что очень меня удивило.

У Эммы комок застрял в горле.

– Да? Что же?

– Он, кажется, решил, что мы помолвлены. Конечно, мы с тобой говорили о браке, но я думал, мы подождем, пока я не вернусь в Штаты.

Эмма замерла. Не надо было врать, чтобы тебя не били по голове твоей же собственной ложью.

– Послушай, Дэниел, я объясню…

– Не надо, – ласково отозвался он. – В конце концов почему бы и нет? Хотя, честно сказать, я был ошарашен.

Эмма в отчаянии оглядела комнату, не зная, как выпутаться из дурацкого положения.

– Подожди, Дэниел…

– У тебя впереди целый год. Мы устроим великолепную свадьбу, пригласим нужных людей.

Эмма больше не владела ситуацией. Судорожно вцепившись в трубку, она слушала его, не в силах вставить и слова.

– Дай мне сказать…

– Боюсь, придется отложить до следующего раза. Мне надо идти, но я скоро позвоню. А ты пока подумай, как лучше устроить свадьбу.

Он повесил трубку, а Эмма еще долго стояла в растерянности, понимая, что сама во всем виновата. Желая возвести стену между собой и Брентом, она бог знает что наговорила, а теперь придется расхлебывать. Надо все объяснить и Бренту и Дэниелу, но как это сделать? Не хватало еще, чтобы Брент счел ее дурочкой. Хватит того, что он не может простить ей невнимание к бабушке и предполагаемую жадность.

Эмма прижала руку к груди и постаралась успокоиться перед тем, как вернуться на кухню.

Положив трубку на рычаг, она посмотрела на Брента, который вместе с братьями убирал посуду, и он ответил ей вызывающим взглядом. Эмма собралась пройти мимо, но он остановил ее и схватил за руку.

– Ну, подсчитали с вашим женихом, сколько получите через год?!

Эмма вспыхнула. Ей нечего было возразить ему…

Дьюк и Джон пробыли в Уэбстере еще неделю, успев за это время покрасить весь дом изнутри, и теперь стены комнат радовали глаз.

Братья оказались очень приятными молодыми людьми, и их присутствие создавало непринужденную обстановку. Эмме было легко общаться с ними. Они постоянно подтрунивали друг над другом, смеялись и шутили. Кроме того, пока они были здесь, у Эммы почти не оставалось времени задуматься над предстоящими объяснениями с Брентом и Дэниелом. Поэтому когда они уехали, девушка загрустила.

Чтобы отвлечься от тягостных размышлений, она старалась до отказа заполнить день: много внимания уделяла кошкам, подолгу сидела в их комнате, гуляла с ними во дворе, что-то машинально делала по дому.

Когда мистер Петерсон попросил ее помочь с обучением чтению взрослых, Эмма с радостью откликнулась на его просьбу и с нетерпением ждала начала занятий.

Позвонила знакомая и поинтересовалась, не возьмет ли она на себя обязанности Мэгги в больнице, и Эмма ей тоже не отказала. Несколько дней она регистрировала больных. Потом много вечеров читала шестилетнему малышу со сломанной ногой. Раньше она никогда не принимала проблемы Мэгги всерьез, а теперь ей вдруг захотелось стать своей в Уэбстере, по крайней мере, пока она тут живет.

Единственная трудность заключалась в том, что она жила по соседству с Брентом и знала его жизнь до мельчайших подробностей. Она ловила себя на том, что всякий раз, открывая окно, прислушивается в надежде услышать его голос. Стоило ему запеть, как она начинала подпевать. Несколько вечеров в неделю он надевал командную майку и уезжал на спортивной машине. Эмма тоже могла бы с ним ездить, он ее приглашал, но она отказывалась, не желая испытывать судьбу. Однажды она услышала какой-то противный звук, напоминающий сирену, и Брент, выскочив из дома, куда-то быстро умчался на своей тарахтелке. Эмма подумала, что надо спросить у него о сирене, но забыла.

Мысль о том, как она будет жить с ним по соседству до конца года, не покидала ее. Она даже могла себе представить, как привяжется к нему за это время. И хотя ее сердце мгновенно отзывалось на эти мысли, она не видела для себя впереди ничего, кроме неприятностей.

После того как дом покрасили внутри, Эмма решила разобрать вещи Мэгги. Что-то, возможно, надо выбросить, что-то – отдать, что-то оставить себе и сестрам. Потом Брент поможет ей отделать полы, а дальше останется только ждать конца установленного срока.

Подумав, что пока еще рано разбирать то, что она помнила с детства, Эмма решила начать с кабинета – маленькой комнаты в задней части дома, где находились только стол, стул и шкаф, набитый бумагами. Включив вентилятор на потолке, она выдвинула первый ящик и приготовилась глотать накопившуюся пыль.

Второй ящик был уже почти полностью разобран, когда в руки ей попался дневник отца с выцветшими пометками учителя, и она представила себе человека, которого, в сущности, не знала, за исключением того, что этот рыжий сорванец своим поведением очень докучал учителям.