— Если он может произнести «марш» — значит, будет говорить.

Стивен нервно облизнул губы.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Обещаю, что буду помогать… сделаю все… что в моих силах.

— Ты вернешься?

Он покачал головой.

— Не можешь же ты вечно жить у сестры!

— Я больше не живу у Кэт. Прости, Мелани. Я… мы с Пенелопой опять вместе.

Мне больше нечего было сказать. Да и не могла я говорить: дыхание перехватило.

— А что… — пролепетала я наконец, — что сталось с прославленным французским этно… музыковедом? Неужели не возражает?

— Пенелопа его выгнала. Он спал со своими студентками. Пенелопа просто взбесилась.

— Да неужто? Бедная, бедная Пенелопа. А когда он спал с ней, она не бесилась? Тоже ведь была его студенткой! К тому же я сомневаюсь, чтобы он додумался жениться на ней или завести детей, а время-то потихоньку тю-тю? Верно? Часики тикают, пора бы найти мужика, который любит детишек. Ага! Гляди-ка, кто это? Неужто Стивен? А ну подать его сюда!

Стивен тяжко вздохнул.

— Твой сарказм просто неприличен.

— Скажи еще, что она не уговаривает тебя зачать с ней ребенка.

Он промолчал, и я совсем пала духом. Поняла: попала в точку. Настанет момент — через год, через два, — когда у Стивена будет новая семья. Сквозь балконные двери мне была видна Эмили, ее кудрявая головка, розовая рубашка. Я смотрела на дочь, которая хохотала над Коржиком, подпрыгивая на нашем самодельном стуле из папье-маше. Я умирала от желания прижать ее к себе и пообещать, что все будет хорошо. Да, дорогая, у нас все будет хорошо, и братик будет с тобой играть, и папа вернется домой. У этого ребенка никого нет, кроме меня, а что я из себя представляю? Судя по взгляду Стивена, ничего особенного. Долговязая фигурка, обтянутая гладкой кожей, хорошо знакомое тело. Женщина без будущего, с неполноценным ребенком на руках. И только.

В жизни случаются времена, когда инвентаризация необходима, и для меня наступил как раз такой момент. Кроме лондонского дома у нас был еще так называемый «коттедж» — ветхое, не отапливаемое бунгало с мансардой, переделать которую все не доходили руки. Мы спасались здесь летом от лондонской духоты, валяясь на крохотной лужайке, буйно-зеленой, как заливной луг, с марта по сентябрь и неопрятной, буро-желтой, зимой. Этот коттедж, который недалеко ушел от шалаша, попался мне под горячую руку во время отпуска в Южном Уэльсе, и я выложила за него, не раздумывая, все мамино наследство. Нам пришлось здорово попотеть над водопроводом, чтобы можно было пользоваться ржавой раковиной на кухне, и заделать прореху в крыше шифером, купленным, по счастью, на месте. Но мы так и не справились с сыростью, разъедавшей стены, и с некоторой кособокостью из-за оседания почвы. Крапивы здесь росло больше, чем травы, и очень скоро обнаружилась небольшая проблема с отводом воды — как выяснилось, мы устроили позади дома болото. Словом, летний домик был вечным долгостроем, завершить который не удавалось из-за рождения детей и лондонской жизни, которая поглощает целиком.

И все же одно достоинство у коттеджа имелось: он был оформлен на мое имя. Нет, я не забыла о том, что, стоя у алтаря, поклялась делить все земное добро со Стивеном, но ведь и он клялся любить меня, пока смерть не разлучит нас, а вовсе не до тех пор, когда в семье немножко заштормит, а бывшая подружка решит, что не прочь его вернуть. Итак, я выставила бунгало на продажу и взялась переворачивать лондонский дом в поисках вещей, за которые тоже можно выручить деньги. Разумеется, Стивен продолжал оплачивать расходы на дом и детей, в этом плане все оставалось по-прежнему. Однако Пенелопа, при всех своих прекрасных манерах и экзотической притягательности, была девушкой практичной, а значит, вполне здраво ожидала от Стивена половины той суммы, которую она тратила на квартиру, продукты и бензин. Кстати, о бензине. Вот и еще один повод для продажи дома. Однажды вечером Стивен забрал машину, уж не знаю где припрятав ее в этом ненавидящем автомобили городе. Так что добираться до коттеджа стало затруднительно: расположен-то он в четырех милях от ближайшей деревни (тоже мне населенный пункт — почта да скобяная лавка), и путь к нему лежал по частной дороге, а потом через козью ферму. Так что первым делом я продала — незаконно, само собой — разрешение на проезд по дороге, в котором без машины не видела проку. Его купил типичный кокни с татуировкой «УБЬЮ» на костяшках пальцев. Тех денег, что он предложил, хватило на половину сеанса Энди О'Коннора — чудо-специалиста по игровой терапии, который обещал научить Дэниэла играть «как все дети».

Впервые увидев Энди, я подумала, что он сам еще почти ребенок — ростом не выше меня, с мальчишеской гривой темно-каштановых волос и пушком на щеках вместо бороды. Правда, явился он с дипломатом и в костюме, а при виде Дэниэла засиял, будто раскопал сокровище.

— Хорош негодник, — сказал Энди, уроженец графства Корк, и пожал мне руку, не сводя глаз с Дэниэла. А тот щурился, изучая дверцы рабочего стола на кухне. Это его любимое занятие: он часами мог разглядывать жалюзи, полоски света на полу, даже блестящую поверхность ложки. Затем Дэниэл придвинул стул к раковине, чтобы добраться до окна и слизнуть капельку со стекла. — Умственную отсталость сразу исключаем. Гляньте-ка, какой язычок. Думаю, со звуками проблем не будет. Когда заговорит, понятное дело.

Я как-то спросила у докторши, поставившей Дэниэлу диагноз, означает ли термин «отставание в развитии», что мой сын — умственно отсталый. Поколебавшись, она все же подтвердила мое подозрение, добавив, что, по данным медиков, таковы восемьдесят процентов аутистов. К столь суровому приговору я оказалась не готова, и у меня все поплыло перед глазами. В то утро из семейной пары с двумя прелестными детьми мы превратились в родителей ребенка-аутиста, еще и умственно отсталого вдобавок.

— Откуда вы взяли, что умственной отсталости у него нет? — спросила я Энди.

— С первого взгляда видно. Все эти тесты, которые доказывают обратное, — дерьмо. — Энди бросил дипломат на кресло и вынул наушники плеера.

— Я четыреста фунтов потратила на тесты. Мне сказали, что при своем «ай-кью» 49 Дэниэл — умственно отсталый ребенок. А вы говорите, что это не так?

— Нет, моя хорошая, не так, — заявил Энди.

В жизни не видела более самонадеянного, чтобы не сказать нахального, типа. Забросив пиджак на верхний угол двери, он избавился от галстука, снял запонки и бросил их на стол, как кубики-кости, после чего скинул туфли, вытащил полы рубашки из брюк и расстегнул пуговицу воротника.

— Вы что делаете?! — возмутилась я.

Парень брал за свои услуги больше, чем хирург за операцию на головном мозге, а вместо работы собирался устроиться как дома? Черта с два. Расстегнет еще одну пуговицу, решила я, — вылетит за дверь, и проницательные зеленые глаза не помогут.

Энди рассмеялся: