– Потому что в противном случае остается характерный след. Вроде распила циркулярной пилой.

– Значит, это сделано не хлебным ножом?

– Нет. Впрочем, орудие было очень острым. Видите, какие чистые и четко очерченные края? И очень глубокий след. Четыре-пять миллиметров в середине.

– Получается, нож большой?

– Я бы сказал. Что-то вроде здорового кухонного ножа или тесака, каким орудуют мясники. Только мне сдается, это скорее большой охотничий нож. У них лезвие тяжелее и жестче. Нож при ударе не изогнулся и не дрожал. И разрез сам по себе весьма широкий. Мясные ножи много тоньше.

Применение такого ножа, помимо прочего, хорошо согласуется с очевидными охотничьими навыками убийцы, хотя об этом я умолчал. Я сделал снимки и замерил обе лопатки, после чего перешел к третьему шейному позвонку. Когда перерезали горло Салли Палмер, кость в этом месте пострадала больше всего. Здесь форма следа иная, почти треугольная. Удар, а не разрез. Убийца ткнул ей в горло острием, затем вспорол трахею и сонную артерию.

– Он правша, – сказал я.

Марина вопросительно посмотрела на меня.

– Дыра в позвонке глубже со стороны левой руки, затем сходит на нет вправо. Вот как он поступил. – Ткнув пальцем себе в шею, я изобразил, будто перерезаю горло. – Слева направо. Отсюда предположение, что он правша.

– А не мог ли он хлестнуть наотмашь? Как бы тыльной стороной ладони?

– При этом было бы скорее рассечение, как на лопатках.

– А если сзади? Скажем, чтобы не облиться кровью?

Я покачал головой.

– Без разницы. Он мог встать сзади, но и в этом случае ему все равно пришлось бы завести руку с противоположной стороны, ткнуть в шею ножом й дернуть его обратно. В противном случае нож пришлось бы вонзать, а не тянуть на себя. Слишком неудобно, да и на кости остался бы иной след.

Марина замолчала, обдумывая услышанное. Согласившись с моими доводами, она кивнула.

– Ловко у вас получается.

Нет, подумал я. Просто кое-что остается в голове, когда вдоволь насмотришься на такие вещи.

– Почему вы говорите «он»? – вдруг спросила Марина.

– Пардон?

– Рассуждая про убийцу, вы все время говорите, будто это мужчина. Однако свидетелей нет, а труп настолько разложился, что мы не нашли никаких признаков изнасилования. Вот я и думаю, почему вы так решили. – Она смущенно пожала плечами. – По привычке или же полиция что-то нашла?

Об этом я не думал, хотя она была права. Я автоматически предположил, что убийца – мужчина. Пока что все указывало именно на это: физическая сила, пол жертв. Впрочем, я сам удивился, что с ходу сделал такое допущение.

Я улыбнулся:

– Сила привычки. Обычное дело. Впрочем, сейчас я ни в чем не уверен.

Она посмотрела на кости, которые мы до сих пор изучали с такой клинической отстраненностью.

– Я тоже думаю, что это мужчина. Будем надеяться, мерзавца поймают.

Размышляя над ее словами, я чуть было не упустил из виду последнюю деталь. Дело в том, что я рассматривал позвонок под ярким светом через микроскоп с низким разрешением. И лишь когда я был уже готов оторваться от окуляра и выпрямиться, в глаза бросился крошечный черный кусочек, лежавший в самой глубине отверстия, проделанного кончиком ножа. Поначалу я решил, будто передо мной остаток гнилой биоткани, хотя нет, не похоже. Я осторожно выковырял его наружу.

– Что это? – спросила Марина.

– Понятия не имею. – Меня, однако, охватило возбуждение. Не важно, что это за кусочек, но попасть сюда он мог только на кончике ножа убийцы. Может быть, ничего важного?

Может быть.

Я отослал находку в лабораторию на спектрографический анализ, потому что сам не имел ни нужного опыта, ни оборудования, после чего принялся за изготовление гипсовых слепков ножевых следов на костях. Если когда-либо будет найдено это орудие, его станет возможным идентифицировать, просто совместив со слепками. Проверка столь же убедительная, как и туфелька для Золушки. Ну вот, почти все закончено. Осталось лишь подождать результатов. Не только насчет найденного кусочка, а еще и по поводу проб, взятых днем раньше. Мы получим точный интервал времени с момента смерти, и на этом все. Будет покончено с моей ролью в судьбе Салли Палмер, хоть я оказался гораздо ближе к ней после смерти, чем при жизни. Теперь я смогу вернуться обратно к своему привычному существованию, снова забьюсь в дальний угол...

Такая перспектива вовсе не принесла ожидаемого облегчения. А может быть, я уже тогда подозревал, что дело окажется намного сложнее.

Я только-только успел вымыть и обсушить руки, как в стальную дверь постучали. Марина пошла открывать и вернулась вместе с молодым полицейским. У меня екнуло сердце, когда я увидел в его руках картонную коробку.

– От старшего следователя Маккензи.

Полицейский стал озираться, не зная, куда поставить свою ношу. Я махнул рукой в сторону пустого металлического стола, заранее зная, что находится внутри.

– Он хочет, чтобы вы сделали те же самые тесты. Говорит, что вы в курсе, – сказал полицейский. Коробка не выглядела слишком тяжелой, однако лицо полисмена раскраснелось, и он казался запыхавшимся. А может, парень просто пытался задержать дыхание. Запах уже становился заметным.

Полицейский поспешил прочь, когда я взялся открывать коробку. Там, завернутая в пленку, лежала собака Салли Палмер. Я понял, что Маккензи хотел, чтобы я провел тот же анализ летучих жирных кислот, как и в случае ее хозяйки. Если – и на это было похоже – собаку убили при похищении, то полученный интервал с момента смерти скажет нам, когда исчезла Салли. И сколько времени ее держали в живых. Никакой гарантии, что убийца проделает то же самое с Лин Меткалф, но мы по крайней мере прикинем вероятную продолжительность ее выживания.

Мысль неплохая. К сожалению, ничего не выйдет. Биохимические процессы в собачьих трупах не совпадают с человеческими, так что любые сопоставительные пробы окажутся бессмысленными. Коли повезет, то можно будет проверить, не тем ли самым ножом зарезана овчарка. Вряд ли это изменит курс расследования, однако проверку надо провести в любом случае.

Я состроил Марине горестную мину.

– Похоже, сегодня трудимся допоздна.

Впрочем, в конечном итоге дело не заняло столько времени, сколько я думал. Животное было намного меньше размером, что облегчило нам жизнь. Я сделал необходимые рентгенограммы, потом положил труп вариться в растворе детергента. Завтра, когда я приеду в лабораторию, в баке не останется ничего, кроме скелета. Душу задела мысль, что останки Салли и ее собаки находятся в одной и той же комнате, но я так и не понял, огорчает это меня или, наоборот, успокаивает.

Низкое солнце принялось обстреливать меня рикошетом, заставляя гореть озерную воду, когда я свернул на съезд, уходивший пологим скатом к поселку. Щуря глаза, я сбросил со лба на нос солнечные очки и вдруг заметил силуэт женщины, идущей мне навстречу по обочине. Как странно, что она вдруг оказалась так близко... Из-за слепящего солнца я не сразу разглядел лицо и чуть было не проехал мимо. Я затормозил и вернулся обратным ходом, пока не поравнялся с ней открытым окном.