Даже, дурак, для пущей важности поставил под своими каракулями подпись и число – почему-то вчерашнее…

Потом сотрудник выпил еще коньяка, и ему захотелось спать. Журналист быстренько выпроводил сотрудника лаборатории за дверь и всю ночь изучал листок с пьяными иероглифами, которые ему, занимавшему в школе первые места во всех олимпиадах и конкурсах по химии, совсем уж китайской грамотой не казались.

Уже утром журналист позвонил своему знакомому химику и, не сообщая, в чем дело, выяснил у него отдельные темные для себя моменты.

После чего лег спать, по своей журналистской привычке совершенно уже во всей этой истории разобравшись. Перед этим он ясным и понятным языком – чтобы потом снова не запутаться – изложил всю технологию производства «йогурта» на бумаге и передал бумагу жене, которой, не без оснований не доверяя в личной семейной жизни, целиком доверял в своих профессиональных делах.

Жена бумагу спрятала.

Поспать ему удалось всего час. В половине десятого утра приплелся вчерашний уже несознательный и больной сотрудник выяснять, что это он такое наплел вчера, будучи немного в нетрезвом состоянии.

Журналист, выслушав его жалкий лепет о том, что он часто – будучи немного в нетрезвом состоянии – придумывает всякие истории, которым, конечно, верить никак нельзя, сказал сотруднику, что он и сам вчера, признаться, хватил лишнего и ничего не помнит.

Сотрудник лаборатории, тем не менее озадаченный, удалился.

Дома сотрудник вдумчиво похмелился и решил все-таки сходить в отделение ФСБ и на всякий случай покаяться в содеянном, так как в последнее время, находясь еще под впечатлением от произошедших событий, не был склонен доверять человеческому великодушию.

В отделение ФСБ отправился он к обеду, и последний, кто его видел, был лифтер дядя Вася, который без отрыва от своей лифтерской деятельности торговал левой дешевой водкой.

Лифтеру дяде Васе сотрудник лаборатории, вздыхая, сообщил, что вернется через два часа, и попросил дядю Васю придержать для него пару бутылочек водки.

Дядя Вася пообещал, но сотрудник лаборатории через два часа домой не вернулся. Не вернулся он и через три часа, и к вечеру, и через три дня не вернулся. Он вообще не вернулся – исчез.

Как видно, органы решили, что менее хлопотно будет лишить сотрудника возможности растрепать эту историю еще кому-нибудь.

После утреннего визита сотрудника лаборатории тот самый бедовый журналист снова заснул и просыпался еще два раза.

Первый раз – когда жена разбудила его и сказала, что на денек съездит к маме на дачу, помочь ей покрасить забор, а второй раз – когда в его дверь кто-то позвонил.

И лифтер дядя Вася видел, как совершенно растерянного журналиста, смертельно бледного от бессонной ночи и сильного испуга, вывели из подъезда двое молчаливых мужчин в штатском.

Это происшествие так поразило дядю Васю, что он незамедлительно выпил две уже приготовленные для сотрудника лаборатории и им же оплаченные бутылки водки.

Надо ли говорить, что журналиста тоже никто больше не видел. А в редакциях, где он сотрудничал, с волшебной скоростью распространился слух, что журналист уехал в длительную командировку на Северный полюс – интервьюировать трех путешественников-инвалидов, совершивших первый в мировой истории поход от Северного к Южному полюсам на инвалидных колясках.

Жена журналиста тоже бесследно пропала…

* * *

– Веселая история получилась, – вслух проговорил Николай, – по такой истории только романы писать. И никакая ФСБ не запретит. Не те времена. А что? Все равно потом раздули все в прессе, не сразу, а когда год с небольшим прошел. Только почему-то Студента нигде не упоминали. А зря. Как раз Студент больше всего на этой истории и нагрел руки. Он ведь сел как раз за то, что порезал этого журналиста – еще до всей бодяги с «йогуртом». Он ведь – Студент – сам бывший медик. Хирург. И эту самую жену журналиста резал, то есть – оперировал и влюбился в нее. Как-то мы с ним на лесоповале разговорились – он все-таки мне благодарен был за то, что я не сказал никому про того баклана. И Студент начал трепаться. Вот тогда-то я впервые подумал, что он – ненормальный. Он говорил мне, что полюбил исключительно тело этой бабы. И не в похабном смысле полюбил, а, как говорится, со всей силой души. Не понимаю. Так влюбляются только в глаза там, в душу… Ну, я не знаю. Но чтобы – в тело… Чего там тело – сиськи, жопа и все остальное, как у всех других баб. Говорил мне, что ее тело – идеальное. Вроде бы – у каких-то древних народов, не помню каких, была скульптура богини красоты. Которая до наших дней дошла без рук, без ног и без головы… Он тогда многозначительно замолчал. Я вспомнил, что на воле Студент хирургом работал, и мне совсем нехорошо стало. Я психопатов никогда не понимал. Того же Рустама…

Вспомнив о Рустаме, Николай мрачно умолк.

В комнату, которая раньше была кабинетом Седого, вошел Филин. Петя Злой сидел за компьютером и деловито стучал по клавишам. Он поднял глаза на вошедшего, но от компьютера не оторвался. Спросил только:

– Тебе чего?

– Ничего, – сказал Филин и присел в кресло напротив стола. – Пришел поинтересоваться, что ты собираешься делать с «йогуртом»?

– С каким йогуртом? – раздраженно переспросил Петя. – Я уже закусывал.

– Да не с йогуртом! А с «йогуртом»! – поправил Филин и, изогнувшись, достал из заднего кармана джинсов пачку сигарет. – У тебя что – от последних событий мозги набекрень повернулись?

– А?

Петя оторвался от монитора и озабоченно потер переносицу.

– У меня что-то действительно, – сказал он устало, – все из головы вылетело благодаря этому Рустаму. А чего это ты вдруг вспомнил?

– Не я вспомнил, – проговорил Филин, – а сходняк. Пацан от сходняка приходил. Спрашивал, почему мы не чешемся.

Петя снова поскреб переносицу.

– Что там у нас с этим «йогуртом»? – заговорил он. – Раззвонили на всю страну, а никто толком ничего не знает. Спецслужбы получили технологию изготовления этого наркотика и, конечно, заныкали куда подальше. Или на вооружение взяли.

– Седой… – напомнил Филин.

– Седой начал было заниматься этим делом, да не успел, – продолжал Петя. – Если всю технологию поднять, то кучу бабок можно срубить на этой дури. И авторитет опять же.

Он тряхнул головой.

– Так, – заговорил уже яснее и увереннее. – История с журналистом и продажным майором известна всей стране благодаря нашей великолепной прессе. Седой нарыл еще один вариант. У журналиста была жена, у которой в любовниках одно время ходил пацан такой… он еще последнее время в авторитете был, а потом куда-то медленно отодвинулся… Типа того – в тень. Студент его погоняло. Он вроде даже и сидел за эту свою любовь…

Филин захихикал.