— Наконец-то хоть одна здравая мысль.

— Что вы сделали с ним?

— У вашего коллеги временный паралич. Через пятнадцать минут он будет в норме. Желаю успеха в тотализаторе.

Откуда-то из глубины дворов донеслись скорбные звуки «Реквиема» Бетховена. Ольховцева зябко поежилась и с грустью подумала о бренности бытия.

Едва ли кто может с полной уверенностью сказать, когда и при каких обстоятельствах впервые подумал о неизбежности смерти, а ведь это — один из наиболее важных моментов для понимания сущности человека и предсказания его судьбы. Как это ни странно, Кривцов мог. Впервые такая мысль посетила его в пятом классе. Стояла поздняя осень. У пацана в их доме повесился отец. Кривцову и раньше доводилось видеть мертвецов, скончавшихся при самых различных обстоятельствах, в том числе и самоубийц. Но эта смерть поразила его будничностью и ужасающей очевидностью.

В то время тех, кто умер дома, не отправляли в морги. Гроб с покойником ставили в комнате или в прихожей, и все желающие могли проститься. Игорь пошел ради любопытства и потом всю жизнь жалел. Искусанная до крови нижняя губа и фиолетовый след от веревки так красноречиво поведали ему о предсмертных мучениях покойного, что он почти физически ощутил их, словно на столе в гробу лежал он сам, будто это он, задыхаясь, впивался зубами в нижнюю губу, хрипел, давясь липкой густой пеной и, скоротечно теряя силы, погружался в беззвучную тишину. Это видение потом многократно посещало Кривцова. С годами ощущения притупились, поблекли и отступили на второй план. Но подсознательно он продолжал чувствовать магическую нерасторжимую связь той, чужой, смерти, так поразившей его в детстве, с собственной судьбой. И эти ощущения не обманули его, они оказались пророческими.

Липатников сидел на совещании у заместителя министра, когда ему сообщили о самоубийстве одного из его осведомителей. Совещание затянулось: началось засветло, а уже давно стемнело, поэтому любой на его месте вздохнул бы с облегчением, покидая кабинет замминистра, если бы не причина, позволившая это сделать — повесился Кривцов.

Труп обнаружила женщина из девятиэтажного дома напротив. Поливая цветы на подоконнике, она взглянула на улицу и увидела в освещенном квадрате окна мужчину, застывшего в неестественной позе. Она тут же позвонила в милицию. Кривцова в районном отделении знали, поэтому не стали ломать входную дверь. Дождались прихода жены, которая тут же позвонила Липатникову с просьбой срочно приехать.

Труп был еще теплый. На кухне горели две газовые конфорки. Вовсю работали батареи парового отопления. Все окна были плотно закрыты. Осмотр места происшествия не дал оснований усомниться в самоубийстве. Отсутствие следов насилия на теле покойного, расположение странгуляционной борозды и узла петли на шее исключали факт насильственной смерти. В замках на входной двери не было следов повреждения. Все предметы интерьера и вещи оставались на обычных местах. Не тронуты деньги и ценности. В квартире царил идеальный порядок. Складывалось впечатление, что самоубийство — не сиюминутная вспышка, аффектированное помрачение рассудка, а заранее продуманный и хладнокровно осуществленный шаг, хотя и отсутствовала предсмертная записка.

Единственными следами, обнаруженными криминалистами, были три отпечатка пальцев на полированной крышке стола под скатертью. Как выяснилось впоследствии, они не принадлежали никому из зарегистрированных в картотеке лиц и могли быть оставлены гораздо раньше кем-то из знакомых Кривцовых.

В комнате горел свет, поэтому можно было относительно точно назвать время самоубийства: поздние сумерки или наступление темноты. Случай, можно сказать, хрестоматийный.

— Теперь мне понятно, почему Игорь ходил последние дни такой мрачный. Его что-то угнетало, не давало покоя, — призналась Антонина Липатникову, когда он приехал.

— Я видел его вчера и не заметил ничего необычного.

— Он умел скрывать чувства. Не любил выпячивать свои проблемы. Терпеть не мог, когда кто-то его жалел.

— Были на то причины?

— Наверное. Иначе чем объяснить его полнейшее безразличие к жизни и мрачно-мистическую меланхолию? В последнее время он перестал мною интересоваться. Мы даже спали на разных кроватях. А на меня еще юнцы заглядываются.

— Где ты его похоронишь?

— Рядом с матерью. Где же еще? Мы, кстати, в последнее время несколько раз говорили об этом.

— Даже так? Никогда не подумал бы. Никак не укладывается в голове. Никак.

Самоубийство Кривцова не удивило никого из его знакомых, хотя никто из них не мог сколько-нибудь вразумительно объяснить его причину. Лишь Шацкий, начальник ипподромной милиции, не поверил, не захотел поверить.

«Это дело рук Бори Резаного, говнюка рэкетира. Больше некому. Хотя нет. Могла и его жена из-за денег. Алчная дамочка. Но с ней разговор особый. В тюрягу сажать не буду, если действительно это она. Бабенка аппетитная и при деньгах. Неплохо бы подъехать. Упакую Резаного — будет повод для этого».

Шацкий добился разрешения на вскрытие трупа, В желудке оказалось достаточное количество непереваренной пищи, в крови — следы алкоголя. Хотя, как следовало из протокола осмотра квартиры Кривцова, на кухне и в столовой не обнаружено ничего, что указывало бы на застолье. Конечно, можно предположить, что покойный перед тем, как влезть в петлю, плотно поел, выпив рюмочку для аппетита, тщательно убрал за собой и вымыл посуду. Можно, конечно. И наверное, такие педанты существуют в природе, но уж слишком неправдоподобно это для наших нравов.

Кроме того, в левом полушарии головного мозга обнаружено аномальное отечное образование при отсутствии наружного повреждения, что косвенно свидетельствовало об отравлении алкалоидным ядом.

Это уже кое-что. На основании заключения судебно-медицинской экспертизы можно возбуждать уголовное дело. И возбудили. Неважно, что это «глухарь». Тем весомей будет успех Шацкого, когда он притащит за шиворот в МУР Борю Резаного. Будет очень кстати. Тем более что объявился какой-то умник с лохматой рукой в министерстве, который метит на место Шацкого и пытается съесть его. Раскатал губы. Подавится.

На Катерину внезапная кончина Игоря Николаевича не произвела никакого впечатления. Она даже не поехала на похороны. Но спустя два дня вдруг запаниковала, испугавшись за Рогалева.

Не придумав ничего лучшего, она решила поговорить с сестрой начистоту, выложить все, что узнала, случайно подслушав разговор, предостеречь от поспешных решений, а если потребуется, и припугнуть. Настроенная решительно, Катерина позвонила Антонине и попросила срочно приехать.

По интонации, волнению, неумело скрываемому Катериной, Антонина догадалась, о чем намерена поговорить сестра, и, предвидя неприятный разговор, прихватила бутылку «Мартини», зная слабость сестры к хорошим импортным винам.

— Чем моя красавица так встревожена? Кто нас обидел? — с порога спросила Антонина, пытаясь под шутливостью тона скрыть беспокойство.