— И сколько времени ты искал меня?

— Шейн…

— День?

— Дорогая, давай не будем…

— Месяц? Год? Может, больше?

— Черт побери, Шейн, ты ничего не понимаешь! — рассердился Чэз. Он находил все больше доказательств тому, что она хотела уйти от него.

— Так просвети меня!

— Прекрати, слышишь?

Шейн посмотрела на Чэза с укором и тихо спросила:

— Ты сдался, да?

Тот стал мерить шагами комнату, чувствуя, что уже не может рассуждать логически. Случайно взглянув в зеркало трюмо, он ужаснулся:

«Бледный, растрепанный, с горящими глазами настоящий дикарь! Надо же!» Чэз сделал несколько глубоких вдохов, стараясь взять себя в руки, но напрасно: казалось, вся комната пропиталась негативными флюидами.

— Я искал тебя, Шейн! Где ты была? Почему ты не вернулась ко мне?

— Я пыталась.

Спокойный ответ Шейн вернул Чэзу самообладание, и он был рад этому.

— И что же тебя остановило?

— Я… попала в аварию.

— В аварию? В ту самую аварию, о которой ты рассказывала Моджо?

— Да.

Чэз растерянно присел на край кровати:

— Это из-за меня… это из-за меня ты получила шрамы…

— Нет, что ты! — Шейн обняла его за плечи. — В том, что случилось, никто не виноват. Был дождь, под колесо попал камешек…

— Рейф пытался тебя остановить, не так ли?

— Он не преследовал меня, если ты это имеешь в виду. Рейф знал, куда я еду, и хотел перехватить меня по пути в аэропорт. Мне повезло, Чэз, — если бы он не поехал по горной дороге…

— Не продолжай, пожалуйста!

— Да ты весь дрожишь! — Шейн заглянула ему в глаза, в ее взгляде читались забота и тревога.

«Нет, я больше не могу!» — подумал Чэз и хрипло произнес:

— Скоро и ты задрожишь, детка…

Он опрокинул ее на кровать. Шейн не сопротивлялась. Она смотрела на него спокойно и нежно, как жена смотрит на мужа. Чэз торопливо скинул одежду, помог раздеться Шейн. В наступающих сумерках он довольно быстро разыскал на ее теле тоненькие серебряные полоски — зажившие шрамы, и стал их осторожно целовать. По ним, как по карте, он мог прочитать, как сильно страдала она все эти годы. Насладившись дивным ароматом ее кожи, Чэз нежно взял ее за запястья, и она инстинктивно сцепила ладони у него на шее, словно приглашая его прижаться к ней еще ближе. От первого прикосновения его губ Шейн вздрогнула и закрыла глаза, чувствуя, как с каждым движением его языка внутри нее разгорается пламя. Почувствовав, что время пришло, Чэз медленно вошел в нее, лаская пальцами ее грудь и живот…

— Как давно они у тебя? — спросил Чэз, когда они немного отдышались.

— Давно.

— Как давно? Пять лет?

— Да!

— Шесть?

— Да!

— А может, восемь? Ты спешила на Бал Годовщины к Монтегю, да? Ты надеялась встретить меня там, чтобы начать все сначала?

— Да, Чэз! — Шейн была готова расплакаться от счастья. — Я так этого хотела… на самом деле хотела…

Чэз не дал ей договорить. Он поцеловал Шейн так нежно и страстно, что у нее из глаз брызнули жгучие слезы радости. «Все в прошлом», — слышала она его слова, и все в ней трепетало от счастья и блаженства. Чэз снова коснулся губами ее тоненьких шрамов. Он целовал каждый миллиметр этих знаков верности, навсегда врезавшихся в ее стройное, гибкое тело. Его ласковые руки скользнули по ее груди, животу и бедрам, губы коснулись самой сокровенной части женского тела. Шейн выгнулась под ним, ее тело беспрекословно подчинялось своей природе — ноги раздвинулись, живот напрягся, соски набухли…

— Чэз, прошу тебя… — с трудом разлепила она опухшие от поцелуев губы.

— Да, дорогая… — совершенно охрипшим голосом ответил тот. — Я буду… ублажать тебя всю ночь. Сейчас наше… время.

Чэз еще раз быстро скользнул рукой по полной груди, животу и, почувствовав под ладонью влажное теплое лоно, быстро вошел в нее… Теперь они стали единым целым: одна душа, одно сердце, одно наслаждение!..

Безумно влюбленные супруги быстро заснули, не разжимая сладостных объятий… Правда, Чэз проснулся среди ночи, но шевелиться не стал, чтобы не разбудить жену. Он был счастлив, зная, что Шейн останется в его жизни навсегда.

— Повтори, пожалуйста, что ты сделала?

— Я знала, что ты разозлишься. — Шейн, завернувшись в простыню, искала чулки и разговаривала с мужем. — Поэтому и не сообщила тебе раньше.

— Слушай меня внимательно, жена: скорее ад замерзнет, чем я разрешу этой ведьме жить с нами! Достаточно она мучила меня!

— Донья Изабелла заботится лишь о благополучии Сариты.

— Глупости! — Чэз не сводил глаз со стройной фигуры Шейн. — Она хочет свести меня с ума.

— Сарита нуждается в ней. Кроме того, я уже ответила «да».

— Придумай что-нибудь.

— Что именно?

— Солги. Скажи правду. Объясни, что у нас нет комнаты для нее… Короче, любым способом отправь «Ее Величество» в Мехико!

— В твоем плане есть одна маленькая загвоздка.

— И какая же?

— Я не могу сказать ей про комнату… потому что она уже видела ее.

— Не понимаю, что она видела?

— Я… я… — чуть слышно произнесла Шейн, приготовила одну из спален для доньи Изабеллы и, конечно, пригласила ее взглянуть…

— Что?!

— Если бы ты больше интересовался тем, что я делаю, — голос ее окреп, стал уверенным, — ты бы заметил это. Я ничего от тебя не скрывала и не скрываю.

Чэз вскочил с кровати:

— Ты хочешь сказать, что планировала это с самого начала?!

— Я всегда говорю то, что думаю. Я предельно откровенна с тобой.

«Ну почему он опять злится на меня, как тогда на Балу Золушки? Может, нам не следовало заниматься любовью? — размышляла Шейн. — А может, он заранее все спланировал, чтобы… Глупости! Чэз был искренен со мной, я знаю!»

— Так! Значит, ты переделала одну из комнат специально для доньи Изабеллы!

— Да.

— И она… Я даже боюсь произнести… Она остается?

— Да, да.

— Почему?

Шейн уверенно ответила:

— Сарита нуждается в ней.

— У нее есть мы.

— Это не одно и то же, Чэз. Поверь, я знаю. Сарита знает донну Изабеллу с рождения. Она — ее единственная семья. Донья Изабелла ничего не рассказала мне, но я подозреваю, что она не хочет увозить девочку в Мехико из боязни, что ее не примут другие родственники Мадлен.