Сэр Фаренгейт закрыл фолиант, занимавший середину стола, и отложил его в сторону.

— Хорошо, мы поговорим и на эту тему, и на любую другую, но сначала… — Он позвонил. Появился дворецкий. — У меня гости, Бенджамен.

— Необходимые распоряжения уже отданы, милорд.

Когда было выпито уже по два стакана портвейна, Стенли Доусон, считавшийся среди друзей специалистом по выполнению деликатных поручений, начал:

— Мы, разумеется, все знаем.

Губернатор кивнул и снова приложился к своему стакану.

— Мы посоветовались и пришли к выводу, что это дело ты не должен так оставлять.

— Как — так?

— У тебя под рукою двенадцать кораблей, можно перевернуть вверх дном весь Новый Свет и разыскать твою дочку.

Сэр Фаренгейт поставил стакан на стол и промокнул пальцы салфеткой.

— Ты знаешь, Стенли, — начал он, — когда ты пытался меня подначить насчет испанских карт, ты попал пальцем в небо. Я давно как-то не заглядывал в свои манускрипты. И только теперь меня снова потянуло раскрыть их, потому что собака, которая совершила это нападение, была именно испанской.

— Вряд ли старинные карты так умны, что могут подсказать, где принято прятать добычу у современных негодяев. Но может быть, тебе и повезет, как тогда, помнишь, с затопленным фортом? — сказал Хантер.

Сэр Фаренгейт отхлебнул еще вина.

— Старые карты могут многое, но сейчас не в этом дело.

— А в чем же? — в один голос спросили три старых пирата.

— А в том, что, если Элен прячут на испанской территории, я не смогу бросить туда имеющиеся у меня силы.

— Разрази меня черт, не понимаю, почему?! — хлопнул ладонью по столу боцман.

— Потому, что это почти наверняка вызовет войну между Англией и Испанией. А Англии, насколько я могу судить по доходящим до меня сведениям из Сент-Джеймса, война эта сейчас была как кость в горле.

— Так что же делать? — тихо спросил проповедник.

Губернатор тяжело вздохнул.

— Я надеюсь только на то, что этот похититель разобрался, кого он похитил, и вот-вот пришлет предложение о выдаче Элен за выкуп.

— Но, насколько я понимаю, денег на этот выкуп ты на своей должности не скопил, — сказал Хантер.

Сэр Фаренгейт лишь горько усмехнулся.

Боцман с новой силой шарахнул кулаком по столу, портвейн давал себя знать.

— Будь она проклята, такая королевская служба, если уважающий себя мужчина должен сдерживаться после нанесенного ему смертельного оскорбления, имея под рукой все средства, чтобы отомстить.

— Твое отношение к королевской службе ничуть не изменилось за эти пятнадцать лет, Бобби, — усмехнулся Хантер, ощупывая шрам на щеке.

— Я был прав тогда и, как видишь, прав и теперь, — съязвил в ответ боцман.

— Да тихо вы! — прервал их пикировку Доусон и, обращаясь к губернатору, спросил: — В самом деле, Натаниэль, стоит ли тот идеал, которому ты служишь, той платы, которую он от тебя требует? Стоит ли твоего терпения политика этих людей в Лондоне? Ведь это они завели в такой тупик наши отношения с Испанией, а не ты. Я спрошу тебя еще жестче: стоит ли сладостное и возвышенное право беспрекословно подчиняться этим взяточникам в кружевных воротниках жизни твоей дочери?

— Я подчиняюсь не им, — с трудом выговорил сэр Фаренгейт, — я подчиняюсь интересам Англии, как я их понимаю. И не надо меня больше спрашивать ни о чем.

— Процветание Англии и для меня, и для них — тоже не пустой звук, — мрачно сказал Доусон, — иначе бы мы пятнадцать лет назад не пошли за тобой. Речь шла лишь о цене.

Наступило тягостное молчание.

Хантер налил себе портвейна, но пить не стал. Сэр Фаренгейт набил свою трубку, но не спешил раскуривать.

Дверь в кабинет отворилась, и вошел лорд Ленгли, так сказать, материализовавшийся представитель высоких английских интересов в Новом Свете. Лорд жил во дворце, и губернатор предложил ему входить в кабинет без доклада и предупреждения. Лорд Ленгли охотно пользовался этим правом, беззаботно попирая глупые провинциальные представления о церемониях. Застав в кабинете губернатора нечто, весьма смахивающее на обыкновенную матросскую гулянку, он растерялся.

Сэр Фаренгейт сказал:

— О, лорд Ленгли, очень рад вас видеть. Не стесняйтесь, подсаживайтесь к нашему столу. Прошу вас познакомиться с моими старинными друзьями. Ну, капитана Хантера вы знаете.

Толстячок лорд кое-как кивнул шрамоносному заместителю сэра Фаренгейта по ямайскому флоту.

— А это Стенли Доусон, в далеком прошлом штурман, в недалеком — церковный сторож, а ныне лучший бродячий проповедник в окрестностях Порт-Ройяла.

Лорду Ленгли поклониться в ответ на приветствие этого экзотического существа было непросто, но он заставил себя это сделать.

— Остался еще Бобби Болл, содержатель самого опасного, самого шумного и самого популярного трактира в городе под названием «Золотой якорь».

Тут уж представитель правительства его величества позволил себе глупость, в том смысле, что без всяких объяснений развернулся и покинул кабинет, в который попал без всякого предупреждения. Сэр Фаренгейт крикнул ему вслед:

— Но что самое интересное, все они были пиратами так же, как и губернатор Ямайки.

— Он тебя не услышал, — сказал Хантер, протягивая руку к своему стакану с портвейном.

— А мне кажется, он обиделся, — заметил Стенли Доусон, — или по крайней мере удивился.

— Вот видите… — Сэр Фаренгейт раскурил трубку. — Это единственное, что я могу, — пугать своими выходками правительственных чиновников…

Дон Диего был человеком без чести, совести и, следовательно, иллюзий. В том числе и по отношению к себе. Он знал, что его ничем нельзя удивить, разжалобить, обмануть и напугать. Он знал, что заставить его изменить свои планы могут лишь две вещи — запах больших денег и появление англичан в стороне от выбранного курса. «Так в чем же дело сейчас, — спрашивал он себя, — почему я так странно веду себя последние недели?» А поскольку никакого простого объяснения он этим своим вопросам не находил, то пребывал в чрезвычайно раздраженном состоянии.

Сегодня к нему в его дом с башенкой явились капитаны «Мурены» и «Бадахоса», двух наконец-то отремонтированных шлюпов. Они заявили:

— Наши команды волнуются, мы уже на десять дней задержали выход в море. Что нам сказать им?

— Не знаю! — рявкнул дон Диего.

— Это не ответ, — сказали они, — нам скоро нечем будет кормить наших людей.

— Я не держу вас, можете проваливать на все четыре стороны, мерзавцы.

Они поклонились и, сказав, что воспользуются советом командира, ушли.