— Не знаю, — говорю я. — Может, он спал в машине.

Но почему он не перезвонил мне? Даже если он не хотел беспокоить меня среди ночи, почему не позвонил утром?

— Надеюсь, он не валяется где-нибудь в канаве.

— Какого черта, Хлоя?

Я тут же жалею об этом выпаде. Прямо чувствую, как она ощетинилась на том конце провода.

— Да что с тобой такое сегодня? С какой ноги ты встал? Мудацкой?

— Прости, — говорю я. — Я просто устал.

— Ладно, — бросает она, и по ее голосу мне становится совершенно ясно, что ничего не «ладно». — Ну и что будешь делать с этим своим другом?

— Позвоню ему. Если не получится связаться с ним напрямую, просто заброшу бумажник в гостиницу. Ну и выясню, все ли с ним в порядке.

— Оставлю его на столе в прихожей.

— Ты уходишь?

— Бинго, Шерлок. У меня тоже есть своя, причем бурная личная жизнь, забыл?

— Ах да… увидимся позже.

— Искренне надеюсь, что нет.

Она кладет трубку, а я думаю: шутка ли это была?

Хлоя правда собралась гулять всю ночь напролет или просто не хочет видеть такого заносчивого засранца, как я?

Я вздыхаю и набираю номер Майки. Попадаю прямиком на автоответчик: «Привет, это Майки. Я не могу подойти к телефону. Можете оставить свое сообщение после сигнала».

Сообщение я оставлять не хочу. Я направляюсь к выходу из парка и выбираю более короткий путь домой, пытаясь не обращать внимание на смутное беспокойство, закипающее у меня внутри. Ничего. Думаю, все в порядке. Майки наверняка вернулся в отель и уговорил персонал выдать ему новую карточку. Все дело в том, что он просто хочет проспаться. Когда я доберусь до отеля, наверняка застану его уплетающим свой обед. И смогу убедиться, что он в полном, мать его так, порядке!

Именно это я говорю себе по пути, стараясь даже мысленно звучать как можно убедительнее.

И постепенно верю себе все меньше.

«Трэвелодж» — уродливая гостиница, стиснутая рядом стоящими зданиями. Соседствует с захудалой забегаловкой «Поваренок». Наверняка Майки может себе позволить место получше, но это — самое удобное.

По пути я дважды пытаюсь набрать его номер и каждый раз попадаю на автоответчик. Плохое предчувствие все крепнет.

Я паркуюсь на стоянке, захожу в вестибюль и приближаюсь к стойке. За ней стоит молодой парень с рыжими волосами, собранными в хвост. В ушах у него тоннели. Ему явно очень неудобно в тесной рубашке и плохо завязанном галстуке. Судя по бейджу, прикрепленному к его униформе, его зовут Дудс, хотя это и не вполне похоже на имя, скорее на клеймо хронического неудачника.

— Здрасте. Хотите заселиться?

— Вообще-то нет. Я пришел повидаться с другом.

— Ага.

— Его зовут Майки Купер. Думаю, он въехал к вам вчера.

— Ага.

Он просто стоит и смотрит на меня каким-то расплывчатым взглядом.

— Итак, — я стараюсь сдерживаться, — можете вы проверить, здесь ли он?

— Вы звонили ему?

— Он не отвечает на звонки, и все дело в том, что… — Я достаю бумажник из кармана. — Он забыл это у меня прошлым вечером. Тут его карточка от номера и кредитки.

Я жду, когда у него на лице наступит рассвет осознания. Чувствую, как мои ноги обрастают мхом. Как образуются и тают ледники где-то в океане.

— Простите, — наконец выдает Дудс. — Я вас не понимаю.

— Я хочу знать, вернулся он сюда вчера или нет. Вы можете это как-то проверить? Я беспокоюсь за него.

— А, так меня не было тут вчера. Вчера Джорджия дежурила.

— Понятно. А тогда не посмотрите записи на компьютере? — Я бросаю взгляд на старый пыльный компьютер, стоящий у него на столе. — Если бы он вернулся, то наверняка попросил бы новую карточку. Об этом оставили бы запись, верно?

— Да, думаю, я могу проверить.

— Да, думаю, можете.

Он вот-вот утонет в моем сарказме.

Парень неуклюже садится за стол и вводит пароль. А затем оборачивается ко мне:

— Не-а. Ничего.

— Наверное, стоит позвонить Джорджии?

Он явно обдумывает это предложение. Я прямо вижу, каких нечеловеческих усилий Дудсу стоит совершать любые действия, выходящие за рамки стандартных рабочих обязанностей. Честно говоря, мне кажется, что даже дыхание для него — непосильный труд.

— Пожалуйста, — настаиваю я.

Глубокий вздох.

— Лады.

Он подносит телефон к уху:

— Алло. Джорджи?

Я жду.

— Прошлой ночью к нам приходил какой-то чел по имени Майки Купер? Говорил, что потерял ключ и все такое? Может, ты ему новый?.. Ага. Понятно. Спасибки.

Он кладет трубку и снова возвращается за стол.

— И? — напоминаю о себе я.

— Не-а. Ваш приятель вчера ночью здесь не появлялся.

Я всегда думал, что похороны непременно надо проводить в серый дождливый день. И чтобы вокруг могилы толпилась куча людей в черных плащах и с черными зонтиками.

В утро похорон Шона Купера солнце светило вовсю. По крайней мере в самом начале. Никто не надел черное. Его родители попросили всех облачиться во что-то красное или голубое. Это были его любимые цвета. Цвета школьной футбольной команды. Пришло довольно много ребят в полном спортивном обмундировании.

Мама подобрала для меня новенькую светло-голубую рубашку с красным галстуком и простые темные брюки.

— Все равно нужно выглядеть как следует, Эдди. Этим ты выкажешь свое уважение.

Вот уж чего я не хотел, так это выражать уважение Шону Куперу. Я вовсе не хотел тащиться на его похороны. И до этого я никогда не бывал на похоронах. Во всяком случае, я этого не помню. Вообще-то родители брали меня с собой на похороны дедушки, но, во-первых, я тогда был еще совсем маленьким, а во-вторых, дед был уже очень старым. Старые люди умирают, в этом нет ничего особенного. Они и при жизни пахнут так, словно уже немножко умерли. Какой-то затхлый и спертый у них запашок.

Ты понимаешь, что смерть есть, но обычно она всегда приходит к кому-то другому. Не к детям вроде нас. И не к людям, которых мы знаем. Смерть всегда была для меня чем-то далеким и абстрактным. И именно там, на похоронах Шона Купера, я впервые осознал, что смерть рядом — щекочет затылок холодным сладким дыханием. Она выбросила свой главный козырь — убедила нас, что ее нет. Но, я думаю, в ее темном рукаве найдется еще много других козырей.

Церковь была всего в десяти минутах ходьбы от нашего дома. Хотелось бы мне, чтобы она стояла подальше. Я плелся, как улитка, и постоянно оттягивал свой воротник. На маме было то же голубое платье, что и в день вечеринки у Толстяка Гава, но сегодня она надела сверху красную курточку. Папа в кои-то веки натянул длинные брюки — спасибо ему за это. И рубашку с красными цветами. За это — нет.