Мы подошли к воротам церковного дворика одновременно с Хоппо и его матерью. Мы не так уж часто виделись с ней. Если не считать тех моментов, когда она проезжала на своей машине, подметая улицу. Сегодня она скрутила свою всклокоченную гриву в пучок. На ней было бесформенное синее платье и старые потрепанные сандалии. Наверное, это плохо — говорить так, но я радовался, что моя мама не выглядит так, как она.

На Хоппо были красная рубашка, голубые школьные джинсы и черные ботинки. Свои густые темные волосы он зачесал на одну сторону. Он был сам на себя не похож. И не только из-за прически и приличной одежды. Он был напряжен и выглядел встревоженным. А еще он держал на поводке Мерфи.

— Здравствуй, Дэвид. Здравствуй, Гвен, — поприветствовала их мама.

Я не знал, что мать Хоппо зовут Гвен. Моя мама всегда помнила имена. Папа — не очень. Он частенько шутил — еще до того, как болезнь Альцгеймера стала набирать обороты, до того, как он чокнулся, — что все забывают имена, и в этом нет ничего такого.

— Здравствуйте, мистер Адамс, миссис Адамс, — отозвался Хоппо.

— Здравствуйте, — произнесла его мать таким слабым голосом, как будто извинялась за что-то.

— Как ваши дела? — спросила мама. Она всегда выражалась вежливо, когда на самом деле не очень хотела знать ответ.

Мать Хоппо этого не почувствовала.

— Не очень, — сказала она. — То есть… все это ужасно. И Мерфи было очень плохо всю ночь.

— Ох, батюшки! — воскликнул папа с неподдельным чувством.

Я наклонился, чтобы погладить Мерфи. Он вяло взмахнул хвостом и опустился на землю. Похоже, ему хотелось находиться здесь не больше, чем всем нам.

— Поэтому вы взяли его с собой? — спросил папа.

Хоппо кивнул:

— Мы не решились оставить его дома. Он нервничал. А если бы мы выпустили его в сад, он перелез бы через забор и выбрался на улицу. Поэтому мы решили привязать его где-нибудь здесь.

Папа кивнул:

— Что ж, это, похоже, хорошая идея. — Он потрепал Мерфи по голове. — Бедняга. Стареешь, да?

— Ну… думаю, нам лучше войти, — сказала мама.

Хоппо наклонился и обнял Мерфи. Старый пес лизнул его лицо большим влажным языком.

— Хороший мальчик, — прошептал он. — Пока.

Мы вошли в церковные ворота и двинулись к входу. Снаружи слонялось много людей, некоторые курили, воровато оглядываясь. Я заметил Толстяка Гава с родителями.

Никки стояла у входа рядом с отцом Мартином. У нее в руках была толстая кипа каких-то бумажек. Наверняка с текстом молитвы.

Я почувствовал напряжение. Сегодня мама впервые встретилась с отцом Мартином после той вечеринки и посылки. Однако же, когда его преподобие увидел нас, он расплылся в улыбке:

— Мистер и миссис Адамс, Эдди! Спасибо, что пришли к нам в этот ужасный, ужасный день.

А затем он протянул руку. Папа не стал ее пожимать. На лице преподобного все так же светилась улыбка, но в этот момент в его глазах промелькнуло что-то нехорошее.

— Пожалуйста, возьмите текст молитвы и поищите внутри свободное место.

Мы взяли листочки. Никки вяло кивнула мне, и мы медленно вошли в церковь.

Внутри было прохладно — так, что я почувствовал легкую дрожь. А еще темно. Мне понадобилось несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте. Кое-кто уже сел на свои места. Я узнал некоторых ребят из школы. Увидел и учителей. Среди них — мистера Хэллорана. Было невозможно не заметить его, эти белоснежные волосы. Сегодня ради исключения он надел красную рубашку. Его шляпа лежала у него на коленях. Заметив, как мы с родителями заходим в церковь, он слегка улыбнулся.

Все сегодня улыбались какими-то странными маленькими улыбочками, как будто никто толком не знал, что делать со своим лицом.

Мы сидели и ждали, а затем в церковь вошли отец Мартин и Никки. Заиграла музыка. Я слышал эту мелодию раньше, но не мог припомнить, где именно. Но это точно был не церковный гимн. Какой-то современный медленный мотив. Сомневаюсь, что эта песня подходила Шону. Он слушал «Iron Maiden»[19].

Когда внесли гроб, мы все склонили головы. Следом за ним шел Железный Майки с родителями. Тогда я впервые увидел Майки после случая на берегу. Родители не пускали его в школу, а когда уходили, он всегда оставался с дедушкой и бабушкой.

Майки не смотрел на гроб. Он смотрел прямо перед собой, и все его тело было натянуто, как струна. Казалось, он прилагает все усилия, чтобы просто идти, дышать и не рыдать. Он уже был на полпути к алтарю, когда внезапно остановился. Человек, который шагал за ним, врезался ему в спину. Секунда замешательства — а затем Майки выбежал из церкви.

Все переглянулись — кроме его родителей. Они как будто и не заметили, что он сбежал, — просто плелись следом за гробом, как зомби. Горе покрыло их твердой коркой, словно кокон. Никто не пошел за Железным Майки. Я посмотрел на маму, но она лишь коротко качнула головой и сжала мою руку.

Думаю, именно это меня и задело. То, что я увидел, как Железный Майки убивается из-за смерти парня, которого большинство из нас просто ненавидело. Однако он все равно оставался его братом. Может, Шон не всегда был хулиганом, не всегда вел себя так жестоко. Может, в детстве они с Майки играли вместе. Ходили в парк, делились конструктором «Лего». Может, их купали в одной ванне.

А теперь он лежал в холодном темном гробу, украшенном вонючими цветами. Играла музыка, которую он не выносил. И он даже не мог попросить выключить ее. Потому что он уже никогда никого ни о чем не попросит.

Я сглотнул гигантский ком, застрявший в горле, и часто-часто заморгал. Мама легонько потянула меня за руку, и мы сели. Музыка остановилась, отец Мартин встал и начал говорить всякую ерунду про Шона Купера и Бога. Половина сказанного им казалась настоящим бредом. Он говорил о том, что в раю появился новый ангел, и о том, что Бог прибрал Шона Купера, ибо мечтал заполучить именно его — больше, чем кого бы то ни было в целом мире.

Но когда я смотрел на родителей Шона, как они рыдают, обнявшись так крепко, словно боятся, что один из них вот-вот рассыплется на кусочки, — я понимал, что никак не могу с ним согласиться.

Отец Мартин почти закончил свою речь, как вдруг раздался оглушительный грохот, — порыв ветра ворвался в церковь и разметал листочки с гимном по полу. Почти все, сидящие в церкви, оглянулись, в том числе и я.

Двери церкви были открыты настежь. Вначале я подумал, что это Железный Майки вернулся. Но затем различил две неясные фигуры на фоне яркого света. Как только они вошли внутрь, я сразу же их узнал: это была подружка Девушки с Карусели, блондинка, и полицейский, который приходил в наш дом, — констебль Томас (позже я узнал, что ее звали Ханна и что констебль Томас — ее отец).