Бартолетти повернул фотографию так, чтобы ее увидел Касагранде.

– Откуда это?

Касагранде объяснил, что один из его людей заметил убийцу в базилике неделей раньше и сделал фотографию уже на площади. Конечно, это была ложь. Снимок прислал Аксель Вайс, детектив из Мюнхена, но Ахиллу Бартолетти знать это было ни к чему.

– В последние недели получено несколько писем с угрозами, писем, написанных, как мы предполагаем, этим человеком. Мы считаем, что он представляет серьезную угрозу жизни его святейшества. Естественно, найти его необходимо прежде, чем он сумеет реализовать свои планы.

– Завтра же утром создам оперативную группу.

– Спокойно, Ахилл. Меньше всего святой отец хотел бы уже в начале своего папства пугать общественность опасностью столь громкого убийства.

– Можете быть уверены, что охота на этого человека будет вестись так незаметно, как если бы ею руководили вы сами.

Касагранде наклонил голову в знак признательности за прозвучавший из уст протеже комплимент и почти незаметным движением руки привлек внимание официантки. Как раз в этот момент портье, встречавшая генерала у входа, вышла на середину зала с микрофоном в руке. Опустив голову и закрыв глаза, женщина прочитала короткую молитву. Вслед за этим официантки собрались вокруг статуи Мадонны и, взявшись за руки, запели «Непорочную Марию». Вскоре к ним присоединились все посетители. Даже Бартолетти и тот пел во весь голос.

Через минуту музыка смолкла, и кардиналы и епископы вернулись к своим разговорам, немного разгоряченные как возвышающим душу гимном, так и добрым вином. Подали счет. Касагранде ловко перехватил его, опередив своего гостя. Бартолетти ограничился слабым протестом.

– Извините, генерал, но если мне не изменяет память, в этом месяце моя очередь.

– Возможно, Ахилл. Не стану спорить. Но наш сегодняшний разговор оказался особенно плодотворным, так что пусть за обед заплатит святой отец.

– Благодарю его святейшество. – Бартолетти взял лежавшую на столе фотографию наемного убийцы. – Уверяю вас, если этот человек появится в радиусе сотни миль от папы, мы его арестуем.

Касагранде задумчиво посмотрел на гостя.

– Вообще-то, Ахилл, я бы предпочел, чтобы его не арестовывали.

Несколько озадаченный таким пожеланием, Бартолетти нахмурился.

– Простите, генерал, я что-то не понимаю. Что я должен сделать?

Касагранде подался вперед, к самому пламени свечи.

– Будет лучше – для всех заинтересованных лиц, – если он просто-напросто исчезнет.

Ахилл Бартолетти опустил фотографию в карман.

Меры безопасности в отношении организации под несколько туманным названием «Военные претензии и расследования» были ужесточены еще задолго до войны на оккупированных территориях. Размещалась эта организация в бывшем жилом доме в старом еврейском квартале Вены; входная дверь не несла на себе никаких табличек и была надежно укреплена, а выходившие на заброшенный внутренний дворик окна имели пуленепробиваемые стекла. Исполнительный директор организации, Эли Лавон, не был параноиком, но отличался предусмотрительностью и осторожностью. В прошлом он помог выследить с полдюжины бывших охранников, служивших в концлагерях, и одного крупного нацистского чиновника, уютно устроившегося в Аргентине. Наградой за эти усилия стал неослабевающий поток угроз.

То, что Лавон был евреем, не требовало объяснений. На его израильское происхождение указывало непохожее на немецкое имя. А вот о том, что он некоторое время работал на израильские спецслужбы, знали лишь с десяток человек в Тель-Авиве, большинство из которых давно ушли в отставку, и никто в Вене. В период проведения операции «Гнев Божий» Лавон был айином – охотником. Он выслеживал членов «Черного сентября», изучал их привычки и изобретал способы их устранения.

В обычных обстоятельствах офис «Военных претензий и расследований» открывал свои двери только перед теми, кому было предварительно назначено и кто прошел тщательную негласную проверку. На Габриеля эти формальности не распространялись, и его сразу провели в кабинет Лавона.

Если принимать во внимание пропорции и обстановку, это была классическая венская комната: высокий потолок, полированный деревянный пол, книжные полки, прогибающиеся под тяжестью бесчисленных фолиантов и папок. Опустившись на колени, Лавон рассматривал разложенные на полу старые документы. Археолог по образованию, он, прежде чем полностью отдаться своей нынешней работе, посвятил несколько лет раскопкам на Западном берегу. Сейчас Лавон с удивлением и изумлением, словно перед ним был осколок керамики пятитысячелетней давности, рассматривал потрепанный клочок бумаги.

Когда Габриель вошел в комнату, Лавон поднял голову и приветствовал его озорной улыбкой. Лавон никогда не заботился о том, как выглядит; вот и сейчас на нем, похоже, было то, что оказалось под рукой, когда он скатился утром с постели: серые вельветовые брюки и коричневый свитер с потертыми на локтях рукавами. Взлохмаченные седые волосы придавали ему вид человека, всю ночь мчавшегося куда-то в открытом автомобиле. У Лавона не было собственного автомобиля, и он никогда не делал ничего в спешке. Несмотря на озабоченность проблемами безопасности, он ездил по Вене на трамвае. Общественный транспорт не вызывал у него никакого беспокойства. Как и те, за кем он охотился, Лавон в совершенстве освоил искусство передвигаться по улицам города незамеченным.

– Дай-ка угадаю, – сказал он, бросая сигарету в кофейную чашку и тяжело, как страдающий от хронических болей старик, поднимаясь на ноги. – Шамрон поручил тебе расследовать смерть Бени. И раз уж ты здесь, то, значит, нашел что-то интересное.

– Примерно так.

– Тогда садись и обо всем мне расскажи.

Растянувшись на чересчур пухлом зеленом диванчике Лавона, положив ноги на подлокотник, Габриель подробно рассказал о ходе расследования. Начал он с визита в Мюнхен, а закончил встречей с раввином Цолли в венецианском гетто. Лавон расхаживал взад-вперед по комнате, и дымок от сигареты тянулся за ним, словно дым из трубы паровоза. Сначала он ходил неспешно, но по мере того, как рассказ гостя становился все более интересным, шаги его убыстрялись. Когда Габриель закончил, Лавон остановился и покачал головой:

– Да, скучать тебе не пришлось.

– Как по-твоему, Эли, что все это означает?

– Давай вернемся к тому телефонному звонку в отеле. Как ты думаешь, кто звонил?

– Раз уж ты спрашиваешь, предполагаю, что звонить мог старик, работающий в монастыре. Его зовут Личио. Он заходил в комнату во время нашего с матерью Винченцой разговора, а потом, похоже, следовал за мной по городу.

– Интересно, почему он оставил анонимное сообщение, вместо того, чтобы поговорить с тобой?

– Может быть, боялся?

– Логичное объяснение. – Лавон сунул руки в карманы и уставился в потолок. – Ты уверен, что он назвал тебе именно это имя? Мартин Лютер?