Но Теодохад видел его только дважды, и ничего особенного при этом не происходило. Пространственно-временная линия Теодохада если и претерпела какие-нибудь искажения, то лишь самые незначительные. Что касается других высокопоставленных готов… Конечно, они могли читать его газету. Хотя вряд ли – с их-то любовью к учению…

Пэдуэй взглянул на запястье и вспомнил, что часы спрятаны в потайной нише аврелианской стены. Хорошо бы их достать когда-нибудь – если они к тому времени не сломаются.

Новое облако пыли на дороге – наверняка очередная проклятая корова. Но нет, это всадник, да еще скачущий во весь опор. Должно быть, какой-нибудь жирный торговец… Потом Пэдуэй узнал Теодохада и отчаянно завопил:

– Германн!

– Аакхххх, – невозмутимо храпел Германн.

Мартин подбежал к нему и ударил гота башмаком. Германн сказал:

– Ааааакхх!.. Аакххх, аакххх.

Экс-король был уже совсем близко. Пэдуэй вскочил на лошадь и выехал на дорогу с поднятыми руками.

– Стой! Теодохад, мой господин!

Теодохад одновременно пришпорил коня и натянул поводья, явно терзаемый сомнениями: то ли остановиться, то ли гнать что есть духу. Для коня это, наверное, явилось последней каплей. Он захрипел, опустил голову и взвился на дыбы.

Голубые воды Неры сверкнули на миг в просвете между Теодохадом и его скакуном. Потом король с глухим ударом упал на седло и вцепился в гриву. Его лицо, искаженное ужасом, было покрыто пылью.

Пэдуэй подъехал ближе и успокаивающе сказал:

– Не волнуйся, мой господин, это я.

– Кто… кто… Что? А, издатель. Как тебя?.. Нет, не говори, сам помню. Почему ты останавливаешь меня? Я должен добраться до Равенны. В Равенне…

– Тебе не добраться до Равенны живым.

– Ты что такое несешь?! Что имеешь в виду? Тоже хочешь убить меня?

– Вовсе нет. Возможно, ты слышал, господин, я порой могу заглянуть в будущее.

– О боже… Что там… что там, в будущем? Только не надо говорить, что меня убьют! Пожалуйста, не надо этого говорить, бесподобный Мартинус! Я не хочу умирать. Если меня оставят в живых, я никогда никого больше не побеспокою. Никогда-никогда!

Маленький седобородый человечек едва лепетал от страха.

– Если ты помолчишь минутку, я скажу тебе, что можно сделать. Помнишь, как за вознаграждение ты мошеннически лишил знатного гота красивой наследницы, обещанной ему в жены?

– О господи, ты имеешь в виду Оптариса, сына Винитара, да? Только не говори «мошеннически», превосходный Мартинус. Я просто… э-э, употребил свое влияние… Ну, так что?

– Виттигис поручил Оптарису разыскать тебя и убить. Теперь он днем и ночью идет по твоему следу. Перед Равенной этот Оптарис догонит тебя, стащит с лошади и перережет тебе горло, вот так – ккхххх!

Пэдуэй схватился рукой за свое собственное горло, задрал подбородок и провел пальцем по кадыку.

Теодохад закрыл лицо руками.

– Что же делать? Что делать? В Равенне у меня друзья…

– Зря ты так думаешь. Я знаю лучше.

– Неужели нет никакого выхода? Значит, Оптарису суждено убить меня, несмотря ни на что? Может, мне спрятаться?

– Пожалуй. Но если ты продолжишь путь в Равенну, мое пророчество сбудется.

– Тогда решено, я спрячусь.

– Надо только разбудить этого парня. – Пэдуэй указал на Германна.

– Зачем тратить время? Бросим его здесь!

– Он работает на моего друга и должен был заботиться обо мне. Однако вышло наоборот.

Они спешились, и Мартин возобновил попытки привести в чувство Германна. Теодохад же сидел на траве и стенал:

– Вопиющая несправедливость! А ведь я был таким хорошим королем…

– Конечно, – едко заметил Пэдуэй. – Если не считать того, что ты нарушил свою клятву Амаласунте не лезть в государственные дела, а потом организовал ее убийство.

– Ты не понимаешь, великолепнейший Мартинус. Она приказала умертвить нашего благородного патриота, графа Тулума, а также друзей ее собственного сына Аталарика…

– …И если не считать того, что ты вмешался – опять же, за вознаграждение, – в папские выборы. Кроме того, ты пытался продать Италию Юстиниану – за виллу близ Константинополя и ежегодную ренту…

– Что?! Откуда тебе известно… Я хотел сказать – это гнусная ложь!

– Мне многое известно. К примеру: ты преступно пренебрег обороной Италии, бросил гарнизон Неаполя…

– Нет-нет-нет, говорю тебе, ты не понимаешь! Ненавижу все эти военные премудрости. Я не солдат, я ученый. Пусть решают мои генералы! Ведь это разумно, разве не так?

– Насколько показали события – нет.

– О боже, никто меня не понимает!.. – простонал Теодохад. – Хорошо, я скажу тебе, Мартинус, почему я не помог гарнизону. Потому что знал, что это бесполезно. Мне посоветовали обратиться к великому магу, Иеконии из Неаполя, известному своими пророчествами. Да все знают, что евреи могут заглядывать в будущее… Он взял тридцать барашков и разместил их в трех загонах, по десять в каждом. Один загон назывался «готы», второй – «итальянцы», третий – «византийцы». А потом несколько недель морил барашков голодом. Выяснилось, что «готы» все сдохли, у «итальянцев» выпала шерсть, а «византийцы» остались целы. Ясно – готам не победить. Зачем же напрасно проливать кровь?

– Чушь, – сказал Пэдуэй. – Я вижу будущее куда лучше, чем этот толстый мошенник. Так что, если хочешь жить, слушайся меня.

– Э-э?.. Нет, Мартинус, пусть я уже не король, но принадлежу к знатному роду, и ты не имеешь права командовать…

– Как угодно. – Пэдуэй поднялся и зашагал к лошади. – Сейчас проеду немного по дороге, встречу Оптариса и подскажу ему, где тебя найти.

– Не надо!.. Я согласен! Я все буду делать – только не дай этому ужасному человеку поймать меня!

– Ну ладно. Если будешь слушаться, я, быть может, даже верну тебе трон. Однако на этот раз править будешь чисто номинально, усвоил?

Глаза Теодохада загорелись хитрым огоньком. Потом вмиг остекленели.

– Вот он! Оптарис, убийца!

Пэдуэй обернулся. И правда, по дороге скакал огромный бородатый гот. Хорошенькое дельце, подумал Мартин. Так много времени ушло на уговоры, что преследователь их нагнал!

Теодохад был безоружен. У Пэдуэя тоже ничего подходящего не было, кроме маленького ножика для мяса. И вообще человеку, выросшему в мире пушек и пулеметов, трудно относиться к мечу как к серьезному оружию, а тем более обзавестись им и научиться пользоваться. Мартин осознал свою ошибку, когда увидел сверкнувший клинок Оптариса. Гот наклонился в седле вперед и направил коня прямо на них.

Теодохад от ужаса замер, чуть трясясь и издавая слабые мяукающие звуки. Из последних сил он облизал пересохшие губы и взвыл: