Джек сжал мою кисть, поцеловал её.

— Ты взяла самое хорошее, что было у мамы — чистоту. И я ей благодарен за это. В женщине чистота так редка и так ценна! Об остальном и не думай.

— Спасибо. — Мне отчего-то так хотелось, чтобы в моей маме Джек видел не только психически больную старушку, а того человека, которого я любила, который подарил мне столько тепла, и я продолжила: — Мама с нами играла, возилась, гуляла, ни одной ночи не было без сказок или стихов. Она и свои сочиняла, такие красивые! До десяти лет у меня было золотое детство.

— Только до десяти, — грустно отметил Джек. — А потом сразу из рая в ад.

— Ну, не совсем. Но в целом да, трудно было резко так ба-бац и больше не принцесса.

— Не прощу твоего отца, — резко нахмурился мой любимый мужчина.

— Не сердись на него. Все делают ошибки. Разве ты не делал?

— Делал. Но когда есть дети, когда ты… — он глянул на меня и прижал к себе. — Как можно было бросить тебя?!

У меня на душе стало тепло. Значит, Джек и не задумывается о том, чтобы бросить меня, значит, сильно любит! Хотя за папу стало немного обидно — он ведь не плохой, и тоже в детстве с нами игрался и сказки рассказывал, а потом вдруг перекрыло…

— Не злись на моего папу, ладно? — попросила я. — Я его люблю, и надеюсь, что ты когда-нибудь полюбишь.

— Его я любить не обещал, — поджав губы, ответил Джек.

— Ну, пожалуйста-пожалуйста.

— Посмотрим, если заслужит, — чуть смягчился он.

Я вздохнула и положила голову ему на плечо.

— Ты — такой хороший!

Джек потеребил перчатки и вдруг признался:

— Я тебе немного завидую.

Я аж подскочила.

— Ты?! Мне? Почему?!

Он пожал плечом, посмотрел куда-то в сторону, потом на меня.

— Я родителям особо был не нужен. Ни до десяти, ни после. Никаких тебе дополнительных занятий, уроков. Уж тем более рассказов и стихов. Они просто работали, я просто шлялся с друзьями. Плавал, гонял на велике, дрался. Рос, как сорняк.

— Зато каким замечательным ты вырос!

Джек смущённо улыбнулся. Ещё грустный.

— Да ты знаешь, ты какой?! — воскликнула я, отчаянно желая, чтобы он перестал грустить. — Ты умный, ты талантливый, ты смелый! Ты вообще самый лучший!

— Даже когда напиваюсь до бессознательного состояния? — усмехнулся он, но глаза его вдруг заблестели, стали живыми и яркими.

— Нет, ну тогда, конечно, тебя хочется побить, — призналась я, — но потом ты снова самый лучший. И знаешь, ты не прав. Твои родители дали тебе много! Просто так, как умели…

— Что, например? — изогнул бровь Джек. — Возможность быть задирой и шалопаем? Или возможность получить ремня для профилактики?

— Нет! Свободу! Самостоятельность! Умение самому принимать решения с самого детства! И нести за них ответственность! Ты бы никогда не стал таким, как сейчас, если бы тебя водили за ручку! А ты стал великолепным, Джек Рэндалл! Вот просто… Да! И я ни капельки ни вру!

Он притянул меня к себе и тихо, но так искренне сказал:

— Спасибо. — А потом поцеловал нежно-нежно, и во вкусе его губ было всё о нём: что он родной, что он весь, со всей своей безумной кучей недостатков, сумасбродств и достоинств — мой. А я его.

Любимый мой! Самый-самый!

* * *

Вся улица встала в пробке. А вот погода, наоборот, разгулялась — ветер гнул ветви редких деревьев, рвался в окна машины. Даже не верилось, что где-то на земле вообще есть тропики и можно ходить в купальниках. Несмотря на нормальное отопление в нашем авто, я поёжилась и прильнула к Джеку. Он — всегда, как печка, тёпленький. Коста обернулся.

— Надо бы позвонить в аэропорт. Могут отменить рейсы.

— Могут, — согласился Джек и достал смартфон.

В ту же секунду раздался звонок. Мой любимый мужчина поднёс трубку к уху, буркнул:

— Слушаю.

До моего слуха донёсся скрежещущий, противный голос. Он провещал о чём-то чуть больше минуты, за которую Джек покраснел, затем побелел, а на высоком лбу выступили бисеринки пота. Вытер платком. Хм, совсем ведь не жарко… Джек отбил звонок, желваки заходили ходуном по скулам.

— Что-то случилось? — обеспокоилась я.

Мой корсар тотчас взял себя в руки, выдохнул и беззаботно улыбнулся:

— Нет, малышка, всё нормально.

— Но ты…

Он перебил и, как прежде, включил свою непробиваемую, как щит, разящую всё на свете, американскую улыбку — во все тридцать два.

— Просто небольшие рабочие вопросы, с которыми я так легко справляюсь! Ты же знаешь. Ещё секундочку, балерина!

Я кивнула, вдруг всем своим существом осознав, что он лжёт. Джек снова поднёс трубку к уху и теперь уже заговорил на испанском. Отвернулся от меня, видимо, чтобы я не видела его глаз. Однако беседа была такой эмоциональной и быстрой, с жестами, рычанием и ругательствами, что, казалось, у Джека даже затылок искрил!

Закончив говорить, мой любимый мужчина выдохнул и повернулся ко мне, предварительно надев фальшивую улыбку.

— Всё хорошо, — сказал он, предваряя мой вопрос.

— А если правду? — с волнением спросила я.

— Это правда, — кивнул Джек, — и не вздумай что-то придумывать и волноваться. Бизнес как бизнес.

— Предлагаешь тебе поверить?

Он поцеловал меня в лоб, потом отстранился и посмотрел вперёд. Автомобили толпились на шоссе. Повалил снег. Мокрый и беспокойный, он налипал на окна и, как рой белых мохнатых пчёл, осаждал жёлтые такси. Лицо Джека было непроницаемо, и только пальцы, нервно теребящие перчатку, говорили о катастрофе. Вдруг мой любимый мужчина повернулся ко мне и с видом номинанта на Оскар, вышедшего произносить благодарственную речь, спросил:

— А, может, такую погоду лучше тебе дома пересидеть, малышка? Много вкусного, хороший фильм, уроки испанского, а? Со своими по Скайпу пообщаешься? Книги. Стихи… В самолёте трясти может, это для ребёнка вредно. А через пару деньков в Пуэрто-Рико махнём?

Ничего себе!

— А ты? — спросила я, не зная, как реагировать на такое предложение, от которого не предполагалось отказываться.

— Да тут надо по-быстрому решить один пустячок в Венесуэле.

— Пустячок? — с сомнением повторила я.

— Ты же меня знаешь! — Глаза Джека загорелись, как в России, когда он выводил на чистую воду турецких мошенников-менеджеров, и кулаки сжались так же. Только сабли не хватало. Я поняла, что мой корсар готов ломиться на абордаж. Рубить головы.

— Опять воруют?

— Верно догадалась. Есть немного. Только теперь латиносы, — с облегчением ответил Джек.