— Да ничего. Как всегда, общался, шутил, а я переводила. Там был просто семейный ужин: министр, его жена и трое детей, уже взрослых. Позже, когда мы уехали от них, Джек спросил: «Как считаешь, они запомнили меня? Я был хорош?» Он всегда так спрашивает, когда волнуется.

— А ты?

— А я что? Я думаю: «Вот даёт, и ни слова обо мне! Вообще-то тут я — невеста!» и говорю: «Хорош-хорош. Но больше они запомнили меня, такую маленькую и страшно красивую, на контрасте с невоспитанным, огромным чужестранным медведем». Мы потом долго спорили, кого запомнили больше. Надо написать дочери министра и спросить спустя время, кого они всё-таки запомнили. Она зафрендила меня в Фейсбуке.

Мы обе рассмеялись и решили, что пора покидать убежище — в туалете картины Барышникова не посмотришь. Но как тут насладиться искусством, если только я замерла в восхищении перед чудесным натюрмортом, как рядом снова образовался знаменитый критик?

— Вы больше склонны к классике, прекрасная незнакомка? — спросил он завораживающим голосом. — А тут столько прекрасных экземпляров модернизма. Вы видели графику Жана Кокто и работу Валентины Гросс, на самом деле Гюго?

— Гюго? — удивилась я. — Не знала, что кто-то из семьи писателя обладал художественным талантом!

— О да, пойдёмте, я покажу вам! На ту работу стоит посмотреть. Её подарил поклонник таланта Барышникова. Прямо после его выступления, поднёс на сцену. Так многие делали, прознав о мечте танцовщика собрать собственную коллекцию. Но пардон, как неудобно, мы не представлены! Тэйлор, душечка, представь нас.

Он галантно улыбнулся, и я заметила, что пахнет брюнет чем-то ориентальным, густым, с перчинкой и гвоздикой. Не люблю такие запахи. Мне бы моря и свежести, как от Джека. Мне вообще только Джека и нужно…

Тэйлор кокетливо поправила рыжеватую прядь, а я оглянулась в поисках Моники. Джек ревнив, зачем давать повод даже для мелкого разногласия? Но бывшей миссис Рендальез нигде не было, других знакомых тоже, и я решила, что буду с новым знакомым строга и сдержанна.

— Это Том Лебовски, критик и известный колумнист, — сказала Тэйлор. — А это Саша Лозанина, переводчик, блогер и невеста коллеги моего мужа. Она только что из России.

— Ты забыла сказать, дорогая Тэйлор, что я профессор, но спасибо! О, Саша! Чудесное имя! Я так и знал, что девушка с такими глазами не может быть просто из Манхэттена. Но я принял вас за француженку. Или итальянку. Лёгкий акцент, а ещё есть в вас что-то южное.

— Вы правы, я родилась на Юге России, а мой замечательный жених — пуэрториканец. Два южных темперамента прекрасно сошлись. — Я решила постоянно говорить о Джеке, тогда у мистера Лебовски пропадёт желание ухаживать. И, правда, при упоминании о женихе сияние красавца-критика подугасло. — Но теперь можно сказать, что я просто одна из жителей Манхэттена.

— Никогда и ничего не бывает просто, — заметил Лебовски. — Пойдёмте, я покажу вам картину…

Я снова оглянулась в поиске злопыхателей. Никого не заметив, подумала, что заражаюсь паранойей, и незаметно скользнула на другую сторону, чтобы Тэйлор оказалась между нами. Том Лебовски прекратил активные ухаживания, и беседа сложилась удачно. Интересно было послушать о картинах от человека, действительно знающего толк в искусстве. Он подмечал такие детали и знал такие подробности, слыша о которых я начинала иначе воспринимать работы, вывешенные на стенах галереи. Мне многие не нравились, но теперь даже дурацкий чёртик из табакерки Сергея Судейкина вдруг обрёл смысл.

Расстались мы совершенно по-дружески, без намёков на продолжение и кокетства. Довольная экскурсией и увиденным, я вернулась по хрусткому снегу домой. Снова включила Джеков канал, написала статью в блоге, снабдив её подходящим четверостишием, и заснула, обняв подушку, на диване перед бормочущим об НХЛ телевизором. Всё было бы чудесно, если бы утром не принесли цветы…

В роскошном букете из бело-розовых орхидей, роз и лилий лежала карточка с телефоном и надписью: «Мечты должны сбываться!» Эми посмотрела на меня с укоризной.

Да чтоб тебя, Том Лебовски!

Видимо, тот, кому Джек хотел дать в глаз, оказался довольно прытким, потому что мой любимый мужчина за день не управился. Прошло уже пять. С каждым разом Джек появлялся на экране смартфона всё более уставший. Кажется, и спал мало. На фоне — всё то же чёрное кресло и бежевая стенка офиса с учредителем Оле-Олы в синей рамке. Но Джек неизменно широко улыбался и говорил, что всё прекрасно. Партизан… Будто я не чувствую, что ему трудно.

— Лучше расскажи, как ты, — просил он.

И я рассказывала: о том, что нашла буквально через небоскрёб языковой клуб и записалась туда на испанский по ускоренной программе; о том, что Эми, кажется, ко мне начала привыкать, и мы даже один раз вместе пили чай; о том, что Филипп научил меня делать паэлью, а его девушка, симпатичная китаянка Ли, точёная, как статуэтка, тоже оказалась на начальном сроке, и мы с ней решили ходить вместе на йогу для беременных. На двадцать третью улицу. Джек обрадовался и сказал, что надо будет переехать за город компанией и растить карапузов оптом. Я рассказала, что мне и Филипп, и Ли очень понравились, а я накормила их традиционным пирогом с капустой по прабабушкиному рецепту, с которым возни много, но в итоге пальчики оближешь.

— Я бы тоже не отказался, — грустно признался Джек, но тут же встрепенулся с пионерской улыбкой: — Чувствую, ты эту парочку так прикормишь, что потом на пинках из дома не выставим.

— Ну и пусть. Они хорошие.

Потом я рассказывала о том, что уже три раза завтракала в Вольфганг Стэйк-хаузе с мистером Уиллом Баррелом. Мы с ним обменивались стихами и историями: он — в основном об Америке прошлых лет, я — о России.

— Кажется, он — сундук с изречениями, — с восторгом говорила я. — На любую ситуацию имеется готовый афоризм. Или он сам такой мудрый. Но пиджаки у мистера Уилла — это нечто: жёлтый, розовый, оранжевый, ты бы видел!

— Эй, балерина, этот стиляга к тебе не подкатывает? — прищуривался Джек.

— Ему девяносто! — смеялась я.

— Смотри у меня, — грозил пальцем мой любимый мужчина и вздыхал: — Хорошо, что ты есть.

Наверное, его там уже совсем допекли… Но я перестала спрашивать, когда он закончит свои дела, потому что эти вопросы его очевидно расстраивали. И без того осунулся ужасно!

В следующий раз я честно рассказывала о том, что Меделин снова звала меня в Женский клуб, а я отказалась. И сачканули мы вместе с Тэйлор. Живой джазовый джем-сейшн с настоящими афроамериканцами, выдувавшими все щёки в саксофоны в культовом клубе Джи-Мьюзик, был куда более захватывающим, чем заседание вредных пластиковых куриц.

Я просила Джека не ругаться, но говорила совершенно честно, что мы с Тэйлор ходили на две выставки, и это было здорово. Мой блог, на удивление, читали всё больше и больше. Причём не только соотечественники. И они хотели ещё! Про вид из окна нашей квартиры я уже написала…