Дом Сиракавы, фасадом глядевший на море, идеально подходил для церемонии ожидания серебряного месяца.

Юкитомо обожал веселые праздники, шумные развлечения и часто, пользуясь случаем, устраивал для друзей застолья с обилием еды и выпивки. Гости приятно проводили время в беседах и играх.

Более десятка человек было приглашено в дом Сиракавы на любование луной в двадцать шестую ночь. В двух комнатах второго этажа были раздвинуты сёдзи. Гости играли в цветочные карты, в го, сплетничали, уплетая разнообразные закуски и распивая сакэ. Женщины и мужчины, гости и хозяева – все веселились от души. Встреча серебряного светила была отличным поводом собраться шумной компанией в таинственном полумраке ночи. Время от времени кто-нибудь вспоминал о старинной легенде и бросался к окну, но вскоре возвращался к друзьям. Веселье било ключом, взрывы смеха сотрясали стены комнаты. По темным уголкам шушукались парочки. Игроки в карты азартно спорили. Сакэ лилось рекой.

– Мне кажется, месяц уже должен появиться. Ведь уже второй час ночи.

– Да, уже скоро. В газетах писали, что лунный восход ожидается в час тридцать пять.

– О, надеюсь, небо не затянется облаками.

Томо сошла вниз, чтобы отдать распоряжение слугам: столы опустели. По пути на кухню она заглянула в детскую. Маленький Такао уже давным-давно сладко спал. К своему удивлению, Томо увидела в комнате Маки. Та тихим голосом что-то нашептывала Сугэ и Юми. Застигнутые врасплох, все трое оторопело застыли на месте, в замешательстве поглядывая на хозяйку. Всмотревшись в их сконфуженные лица, Томо мгновенно поняла, о чем шла речь. Догадка, как разряд электрического тока, пронзила ее насквозь.

Когда Томо возвращалась с кухни по темному коридору, от стены отделилась тень. Сугэ!

– Госпожа, – тихим, печальным голосом сказала она.

– Что случилось, Сугэ? Что вам говорила Маки? – спокойно спросила Томо.

Не сговариваясь, обе женщины вышли на энгаву.

Из окон второго этажа в сад лился свет, выхватывая из темноты филигранные листья и ветви кустов и деревьев. Грубые вскрики и смех то и дело взрывали ночную тишину. Напоенный осенней свежестью воздух холодил руки и лицо.

– Госпожа, это ужасно, просто ужасно… Молодая хозяйка и… – Сугэ буквально давилась словами, а под конец перешла на свистящий шепот.

У Томо потемнело в глазах. Тяжело дыша, она положила руки на плечи Сугэ и почувствовала, что та дрожит, как в ознобе.

– Успокойся, я все знаю… Ты хочешь мне сказать, что в Эносиме что-то произошло.

– Да. Маки… Она видела это собственными глазами. – Горячась и волнуясь, Сугэ пересказала хозяйке все, что услышала от кормилицы.

В Эносиме Мия ни на шаг не отходила от Юкитомо, ухаживала за ним, потчевала его сакэ. О себе тоже не забывала. Опьянев, она вдруг стала манерно капризничать, уверяя, что шум волн пугает ее, и перетащила свой футон в комнату Маки и Такао. Она едва держалась на ногах. Кормилица и служанка помогли ей переодеться в ночное кимоно, уложили в постель, а сами отправились наводить порядок в гостиной.

Юкитомо ушел к себе в спальню и плотно задвинул фусума[41].

Вскоре Маки легла в постель, и сон мгновенно сморил ее. Глубокой ночью она внезапно проснулась. За окном было темным-темно, волны с шумом разбивались о прибрежные скалы. Ночник тускло освещал комнату. Маки посмотрела по сторонам и ахнула: футон Мии был пуст. Паузы между ударами волн заполнялись томным, обольстительным женским голосом. В нем звучали призыв, мольба и обещание. Голос дрожал и вибрировал, вводил в искушение. Что именно это было – приглушенное рыдание или смех, – Маки не могла разобрать. Кормилицу охватило болезненное оцепенение, в голове все смешалось. На какое-то мгновение ей показалось, что она спит и видит дурной сон. Но из спальни хозяина по-прежнему доносились странные звуки: шепот, бормотание, и тихие вздохи, и всхлипы… Всю ночь напролет, до рассвета.

– И сегодня тоже… Молодая хозяйка заявила, что простудилась, и перебралась в отдельную комнату. – Сугэ прижала ладонь к губам, слова застревали в горле.

Томо нахмурилась. Некоторое время назад Сиракава покинул гостей, объяснив, что ему необходимо срочно отлучиться по делам. Значит, он с Мией… Томо подумала о Митимасе. Представила, как он сидит с гостями, пьет сакэ, играет в го. Отсутствующий взгляд, безучастное мертвенно-бледное лицо… Она содрогнулась, по коже пробежали мурашки. Что-то мрачное, тяжелое камнем легло ей на душу. Кто знает, что их всех ждет? Как поступит Митимаса, если случайно услышит о том, что творится за его спиной?

Томо потрясла собственная самонадеянность и недальновидность. Похоже, многолетний печальный опыт так ничему и не научил ее. Юкитомо как был распущенным сластолюбцем, так им и остался. Он, как и сама Томо, никогда не изменял своим принципам. Без зазрения совести проник в чужой сад и сорвал запретный плод. Как он мог осквернить семейный очаг родного сына?! Для Юкитомо любая женщина была прежде всего самкой, существом женского рода. При такой постановке вопроса Мия конечно же показалась ему лакомой добычей.

Томо чуть не застонала от нахлынувших эмоций. В самом начале, при появлении в доме наложниц, ее терзала жгучая ревность, но теперь это было нечто совсем другое.

Тихий голосок Сугэ надрывно звенел в ночной тишине. А Томо думала о своем. Она лихорадочно пыталась определить природу чувства, охватившего все ее существо. Любовь или ненависть обманутой, отверженной жены? Нет, только не это. Бешеное остервенение бурлило и клокотало в ней. Она испытывала безудержный гнев по отношению к Юкитомо, к мужчине, неукротимому самцу, азартному охотнику. Сугэ, Юми и даже согрешившая Мия сами были жертвами, Томо не питала к ним злобы.

– Вот он, вот он!

– Смотрите, смотрите: месяц двадцать шестой ночи! – На веранде поднялась суета, послышался топот ног.

Томо подняла голову. Месяц, словно тонкая перевернутая серебристая бровь, всплывал в пепельном сиянии над морской равниной. Околдованная волшебным зрелищем, Томо вспомнила, как в детстве ей объяснили, что будду Амиду и его спутников может разглядеть только тот, кто верует, ждет и внемлет божественному провидению.

Неужели это правда и будда Амида, скользящий с двумя бодхисаттвами в лунной ладье по небу, являет свой светлый лик смертным? Редко, очень редко, но это случается. Томо понимала, что так и должно быть. Слишком печален этот подлунный мир, и людям нужна надежда.

Она долго не сводила глаз с месяца, но разглядеть будду Амиду так и не смогла.

Две белые ночные бабочки танцевали в призрачной млечной дымке.

В резиденцию Сиракавы приходило множество людей, и все в один голос твердили, что домашняя молельня слишком мала и скромна для такого уважаемого семейства. Кто знает, почему так получилось. Возможно, это было связано с тем, что Сиракава много лет подряд вел кочевой образ жизни, переезжая с места на место по долгу службы. Одно время Сиракава трудился на севере, в Снежной стране. Там проводил в последний путь свою мать и с тех пор всегда возил с собой урну с ее прахом.