Основная часть документа касалась большой суммы денег, которую ей удалось накопить втайне от мужа. Тридцать лет назад по его распоряжению Томо отправилась в Токио и привезла домой юную Сугэ. Господин Сиракава выделил тогда жене на поездку две тысячи иен, которые она имела право тратить по своему усмотрению. Приобретение наложницы обошлось Томо в пятьсот иен, примерно столько же денег ушло на выплаты всевозможным посредникам и на проживание в столице. Таким образом, у Томо на руках оставалась еще целая тысяча иен. По возвращении в Фукусиму она намеревалась отчитаться перед мужем и вернуть ему неизрасходованные деньги. Но тяжелая атмосфера в доме, напряженные отношения с супругом, который наконец-то получил вожделенную «игрушку», подействовали на Томо угнетающе. Будущее пугало ее, беспокойство о детях заставило утаить деньги. Необходимость что-либо скрывать от мужа мучила ее постоянно. За долгие годы Томо удалось приумножить начальную сумму в несколько раз. За все это время она не потратила ни одной иены на свои личные нужды. По завещанию, в случае смерти госпожи Сиракавы эти деньги следовало разделить между ее внуками, Сугэ, Юми и другими близкими людьми.

Юкитомо без конца перечитывал завещание. Он был потрясен. Удар был настолько ошеломительным, что старик едва держался на ногах.

Томо ни на что не жаловалась, ни в чем не упрекала и не обвиняла мужа. Она лишь просила у него прощение за то, что не могла полностью доверять ему и вынуждена была столько лет хранить мучительную тайну.

Смиренная исповедь жены раздавила Юкитомо. Ее мольбы о прощении раскатами грома отозвались в его душе.

Стряхнув оцепенение, Юкитомо выпрямился и расправил плечи, словно пытался избавиться от непосильной тяжести. Вздохнув, он пошел в комнату жены.

Томо неподвижно лежала в постели. Ее глаза были широко раскрыты.

– Томо, отбрось все тревоги. Я понял, что ты хотела мне сказать. – Его голос звучал твердо и чисто, как в молодости. Истинный самурай, он никогда не умел просить прощения и по-другому принести покаяние жене был не в силах.

Томо вопросительно заглянула ему в глаза:

– Так вы простили меня? Благодарю.

Ночью у больной начала развиваться уремическая кома. Томо была вялой, сонливой, почти не реагировала на окружающих и не разговаривала.

Юкитомо не отходил от постели умирающей. Он окружил жену такой заботой и вниманием, так горевал, что можно было подумать, будто он всю свою жизнь был преданным и любящим мужем.

Слово хозяина всегда и для всех было законом. Дом замер в почтительной скорби по женщине, достойной самого глубокого уважения.

В темную февральскую ночь у Томо началась агония. У ее постели дежурили только Фудзиэ, жена Митимасы, и племянница Юкитомо Тоёко.

Все застыло от пронизывающего холода. Уголь, который непрерывно подкладывали в хибати, буквально на глазах превращался в пепел.

– Тоёко… – Томо внезапно широко открыла глаза и повернула голову к сиделкам.

Тоёко склонилась над умирающей, а Фудзиэ заботливо положила руку на голову свекрови, опасаясь, что та от слабости вновь потеряет сознание.

Томо, раздраженно мотнув головой, сбросила с себя ее руку. Седые пряди волос разметались по подушке.

Резкость госпожи Сиракавы, которая всю жизнь прятала свои чувства, поразила женщин. Они невольно замерли, не спуская глаз с изможденного лица.

Томо не двигалась. Внезапно она заговорила четко и решительно:

– Тоёко, сходи, пожалуйста, к своему дяде и кое-что ему передай. Скажи ему, что я не хочу никаких похорон. Когда я умру, он должен предать мое тело морю. – Ее тусклый, болезненно-мутный взор прояснился. Глаза загорелись диким, неукротимым огнем.

– Тетушка, что вы такое говорите?!

– Какие странные речи!

Тоёко и Фудзиэ не могли скрыть своего изумления. Но Томо не обратила внимания на их протестующие восклицания, она будто не видела и не слышала родственниц.

– Пожалуйста, сходите к нему прямо сейчас, пока еще не поздно. Вы должны ему это сказать. Пусть бросит мое тело в волны… избавится от меня… и освободит меня, освободит… – с каким-то безумным вдохновением повторяла Томо. Казалось, последнее слово приводило ее в восторженное исступление.

Фудзиэ и Тоёко не посмели ослушаться госпожу Сиракаву. Они молча вышли в коридор и обменялись многозначительными взглядами. Обе были несчастны в браке и поняли друг друга без слов.

– Что же нам делать? Мы должны ему это сказать?

– Да, мы обязаны поставить господина Сиракаву в известность. Это ее последняя воля.

Фудзиэ и Тоёко замерли в нерешительности, не зная, как справиться с невероятным потрясением. Они нечаянно заглянули в тайники души Томо и были ошеломлены тем, что там обнаружили. Долгие, долгие годы она подавляла в себе чувства, скрывала мысли. Эмоциональный взрыв Томо привел обеих родственниц в смятение.

– Отец, вы не спите? – спросила Фудзиэ, застыв на коленях у входа в комнату Юкитомо. Хозяин, как обычно, был занят собой: промывал глаза раствором борной кислоты. Он метнул в сторону назойливых родственниц недовольный взгляд, но тут же подавил в себе раздражение и кивнул:

– Благодарю вас за помощь.

Тоёко приблизилась к господину Сиракаве, чтобы передать ему просьбу жены. Это всего лишь предсмертный бред умирающей, хотела сказать она, но осеклась. И внезапно заговорила твердым, решительным голосом, как будто в нее вселился дух самой Томо.

Юкитомо в упор смотрел на Тоёко. Меланхоличное выражение исчезло с его лица, губы беззвучно шевелились, а в глазах застыл такой ужас, словно он только что увидел привидение. Через мгновение он попытался взять себя в руки, и лицо его исказилось судорогой.

– Никогда не позволю свершиться такой глупости. Она будет похоронена по всем правилам и со всеми почестями. Пожалуйста, передайте ей это, – быстро произнес он неодобрительным тоном, отвернулся и громко высморкался.

Неистовая страстность жены потрясла его до основания. Сорок лет рядом с ним жила женщина, которая все эти долгие годы тщательно скрывала свои чувства и мысли. Женщина нанесла сокрушительный удар по миру мужчины и расколола его надвое.