– Я бы, на вашем месте, отдал мясо на экспертизу. На лицо сильнейшее отравление, – продолжал доктор не глядя на меня, возобновляя медицинские манипуляции. – Хорошо, что промывание желудка вовремя сделали. Угрозы для жизни больше нет, но девочку придется забрать в стационар, под круглосуточный присмотр врачей.

– Не пойдет, – отрезал я. – Девчонку забираю в город, там разберусь с уходом. Если необходимо, то договорюсь с платной медицинской клиникой, в Москве это сделать проще.

– Тогда пишите отказную, – пожал плечами врач, – дело, конечно, ваше, но я бы не затягивал с полным осмотром и сдачей всех анализов.

– Что тут? – вбежал в дом взволнованный Игорь, – Все живы?

– Пока все, – сквозь зубы процедил я, подписывая протянутые мне документы и отходя в сторону, чтобы пропустить к выходу выездную бригаду скорой помощи. – Проводи, – кивнул другу и подошел к кровати, на которой лежала бледная Аня.

Она не открывала глаз, но, совершенно точно, была в сознании. Я легко определил это по ее дрожащим ресницам, которые живо затрепетали, стоило мне встать рядом. Тонкая, почти прозрачная, пергаментная кожа выдавала сильнейшее истощение организма. Голубая жилка на шее забилась в бешенном ритме, стоило мне только рвано выдохнуть воздух, который застрял в лёгких, когда я оценил ее пограничное состояние.

– Ты как? – тихо спросил у нее, следя за ее реакцией.

– Лучше, – прошелестел ее ответ, – Спасибо тебе…

И это бесшумное «спасибо» душу мою будто ножом резануло! Так больно, словно острым лезвием, наотмашь, бездумно нанося незаживающие раны, которые рассекают не только плоть, но и нервы. Их больше не стянуть. Они так и останутся во мне развороченными порезами, которые, со временем, так и зарубцуются, своим уродством напоминая мне об издевательской благодарности девчонки, после того, как я сам подвел ее к смертельной черте… а потом, без сожалений подтолкнул вниз…

– Потерпи, сейчас поедем, – выдавил из себя и вышел из спальни, прикрыв за собой дверь.

Быстро прошел комнату и остановился на пороге кухни, следя за Олесей, которая стояла у стола, теребя пальцами полотенце, сминая ткань. Смотрел, как она медленно и неохотно поднимает на меня глаза, видел, как предательски дергается ее горло, когда она сглатывает и замирает передо мной, словно загнанная в угол жертва с уже прокушенным горлом и страхом смерти в затравленном взгляде…

– Демьян, не я…

Я прохожу мимо нее и открываю крышку сотейника, осмотревшись по сторонам, достаю глубокую тарелку и накладываю туда мясное рагу, прямо с горкой. Разворачиваюсь к ней и ставлю щедрую порцию на обеденный стол:

– Ешь.

– Прошу тебя, – умоляет она дрожащим голосом, от волнения срываясь на хрип, – это не я…

– Так, если не ты, то в мясе яда точно нет. Девчонка, видимо, отравилась чем-то другим, – спокойно отвечаю ей. – Ешь. Сама. В противном случае, ты меня знаешь, затолкаю в глотку, вместе с ложкой. Не зли меня больше, чем есть сейчас, Олеся.

Смотрю, как она, трясущимися руками берет ложку, подносит, но никак не решается зачерпнуть, поэтому металл только раздражающе звякает о край стеклянной тарелки, выводя меня из себя.

– Бл.дь!!! – реву я, а она вздрагивает и роняет ложку на стол…

– Прошу, Демьян, не нужно… Я не тебя, ее, только ее хотела… Мне денег дали. Много. Только за нее. Я бы тебе есть не дала…

Хватаю за горло и припечатываю к стене с такой силой, что пальцами чувствую каждый позвонок на ее шее.

– Кто?

– Якут… – хрипит она.

Отбрасываю ее в сторону, отхожу и брезгливо вытираю руки о кухонное полотенце.

– Игорь, я в город с девчонкой, а за тобой пришлю кого-нибудь. Ты, пока, убери эту… – отдаю взвешенное распоряжение и ловлю в воздухе ключи от машины, подброшенные мне другом.

– Ветер, я прошу, – захлебывается от истерики Олеся, – я же так давно с вами! Прости!!! Я не подумала! Она же чужая… Парни рассказывали, что и тебе не интересная, не нужная, а за нее деньги дали… Я тебя никогда не предам!

Я больше не слушал.

Зашел в спальню и встретился взглядом с встревоженными глазами перепуганной Ани, которая сама потянулась ко мне руками, когда я поднимал ее маленькую фигурку, завернутую в шерстяное одеяло. Быстро вышел со своим живым свертком на улицу и щелкнул брелком сигнализации, разблокируя двери автомобиля. Ссадив ее на переднее пассажирское сиденье, укутал и пристегнул ремнем безопасности. Обошел машину и занял место водителя, завел мотор большого внедорожника и ловко вырулил в сторону трассы…

– Куда? – тихо спросила она.

– Домой… – ответил ей.

Все шесть дней, что я пролежала в постели, практически не вставая, шел дождь…

То нудно моросящий, то переходящий в сильный сентябрьский ливень, то непрекращающийся, с многочисленными пузырями на лужах, в которых отражалось свинцовое небо. Я пропустила момент золотой осени и теперь остались только мокрые, черные скелеты деревьев, подпирающие низкие мрачные тучи. Все красочные листья, сбитые тяжелыми каплями, лежат на асфальте, зеркальном от многочисленной воды, и снующие туда-сюда прохожие топчут их, не замечая под своими ногами последний яркий всполох уходящей осени…

Прислонившись лбом к окну, я, впервые за шесть дней, рассматривала вечерний город, забравшись на широкий, уютный подоконник в квартире сталинской высотки на Котельнической набережной.

Подняла руку и пальцем прочертила вниз по холодному стеклу, повторяя дорожку слез дождевых капель. Вместе с погодой плакала моя душа. Под постоянным присмотром врачей, мой организм пришел в норму и только сегодня, практически круглосуточный, медицинский персонал оставил меня в покое. Залечить раны на теле оказалось быстрее, чем совладать с тяжелым внутренним состоянием и тоской, щемившей сердце…

Я хотела домой. Я скучала по маме, сходя с ума от беспокойства за нее.

Все шесть прошедших дней я не видела Ветра. После того, как он привез меня к себе и передал заботам сиделки, я не выходила из комнаты, а он ни разу не зашел, чтобы справится о моем здоровье. Снова подумала о нем и развернулась, осматривая отведенную мне спальню.

Это была комната подростка-мальчика с однотонными темно-синими обоями и расклеенными по ним постерами киногероев и мотокросса, вперемешку со старыми фотографиями, приколотыми еще канцелярскими железными кнопками. Этот необычный коллаж на роскошных стенах с лепниной притягивал взгляд и я изучила его досконально, сразу найдя на нескольких фото самого Демьяна. У противоположной от кровати стены стояло небольшое кресло на деревянных ножках с резной спинкой и накинутым на него шерстяным пледом, письменный стол с аккуратно расставленными там книгами из школьной программы. Шкаф и комод из красного дерева составляли гарнитур с кроватью и гармонично вписывались, дополняя обстановку, но входили в резонанс с атмосферой детской комнаты.