– Прошу вас, – убитым голосом прошептала она. – Не поступайте так со мной. Господи, мы ведь в общественном месте. Что я вам сделала, за что вы меня так унижаете?

Рафаэль вскинул голову, его глаза вспыхнули, освещенные лучом солнца, упавшим ему на лицо. Он отпустил ее и отвернулся. Поднес руку ко рту и зажмурился.

– Я не могу этого сделать, – проскрежетал он. Джулия обхватила себя руками. Зубы у нее стучали, ее била крупная дрожь. Губы болели, вспухли. Ей было жарко, она пылала изнутри, словно ее сейчас сожгут и ничего от нее не останется, кроме обожженного пятна на нежных побегах весенней травы.

Что он с ней сделал?

Когда Рафаэль снова заговорил, голос его звучал резче, громче, более хрипло.

– Уходите, – приказал он. – Теперь вы понимаете, почему вам нельзя кокетничать с мужчинами, выходя за пределы того, что прилично… – Он осекся, покачал головой. Бешеным жестом провел руками по волосам. – Нет, это не вы. Это я во всем виноват. Моя гордость, мое тщеславие…

Он явно боролся с собой. Джулия молча смотрела на него. Сознание ее медленно возвращалось к своей обычной работе.

– Это никогда не повторится. Никогда.

Его горячность испугала ее. Его глаза блестели, челюсти ходили ходуном. Он не смотрел на нее.

Некоторое время Джулия только слышала, как он резко и быстро вдыхал и выдыхал воздух. Когда же наконец Рафаэль повернулся к ней, лицо у него было мрачным, а взгляд был полон горечи.

– Мы видимся с вами в последний раз. Мы оба должны вернуться к нашим жизням, к людям, которым мы нужны, которые от нас зависят. Мы разговариваем с вами в последний раз. Больше я не могу на себя полагаться. – Он замолчал, сердито посмотрел на нее. – Скажите же что-нибудь, черт побери!

Сказать что-нибудь? Ее сердце прокричало бессвязную жалобу, сознание онемело. Что она может сказать?

Джулия раскрыла рот. К полному ее ужасу, она почувствовала, как жгучие слезы жалят ей глаза.

– Я не могу… – Чего? Не могу уйти? Не могу остаться? Она и сама этого не знала.

Он нахмурился.

– Разве вы не видите, насколько это бесполезно? Наши миры слишком различны. Я вовсе не тот, кто вам нужен. И никогда не мог бы стать таким. Это было бы крушением. Теперь… – Рафаэль замолчал, выпрямившись во весь рост. – Скажите мне что-нибудь на прощание.

Внезапное рыдание сжало ей горло, вырвавшись со звуком, похожим на мяуканье раненого котенка. Она так и не сказала ни слова.

Он ушел, оставив ее в полном одиночестве. В таком одиночестве, какого она не испытывала никогда в жизни.

Джулия попыталась взять себя в руки. Нужно разобраться, что с ней произошло. Стоя на том же месте, она сосредоточенно попыталась обрести ясную голову и решить, что ей делать дальше.

Прошло целых пятнадцать минут, но единственное, что она могла придумать, – это вернуться к Лоре.

– Мои родители начинают проявлять нетерпение, – жаловался Стратфорд в кабинете Рафаэля спустя несколько вечеров.

Четверо приятелей встретились здесь, чтобы позже вместе пойти куда-нибудь, скорее всего в клуб «Уайтс», но теперь это представлялось маловероятным. Они выпили уже две бутылки виски, третья подвигалась к концу, и все четверо никуда не годились.

С каждым выпитым бокалом настроение Стратфорда ухудшалось.

– Мать решила женить меня на Люси и все больше злится, что я ухаживаю за барышней Броуди.

– Так брось ее, – небрежно проговорил Рафаэль. – Ты мне больше не нужен.

Этверз свистнул, но тут же заткнулся, поймав мрачный взгляд Рафаэля. Бесцветный шалопай понял, что ступил на тонкий лед. Рафаэль сам не понимал, почему он его терпит. Он никогда не любил этого человека.

– Ты так уверен в себе? – подколол его Стратфорд. – До Эскота остался всего месяц, Фонвийе. – Он встал и налил себе виски, выпил и снова налил.

Рафаэль внимательно смотрел на него. Чем больше Стратфорд пил, тем больше терял он свой обычный лоск.

– Я прекрасно знаю день открытия. Но мне больше не нужно, чтобы ты был рядом с Лорой Броуди. Оставь ее.

– Слава Богу, – пробормотал Мартинвейл, облегченно вздохнув.

Стратфорд обратил свое раздражение против него.

– Какое тебе до этого дело? Или у тебя самого встает на нее, а?

– Господи, Стратфорд, это просто гадко! – воскликнул Мартинвейл.

– А что тут особенного? Согласен, она хорошенькая штучка. Как-то на днях меня поразили ее волосы – они показались мне очень даже недурны, когда на них упал солнечный луч. Такой бледный-бледный белокурый оттенок. Мне вдруг представилось, как они падают, распущенные, на ее голое тело. Признаюсь, в тот день я сильно предавался игре воображения, пока Фонвийе изо всех сил старался залезть под юбку к ее сестре.

Усилием воли Рафаэль сохранил самообладание и безразличие при напоминании о том дне, когда он встретился в парке с Джулией. Когда он воспользовался представившимся случаем и выиграл неожиданный приз. Тот поцелуй… он был… ах, это был замечательный момент. Великолепное осуществление всего, что он предвкушал. Трудно было противиться плотскому искушению. Того, что произошло потом, он не понимал. Какое-то безумие напало на него, неистовое и въедливое, которое заставило его болтать чушь как последнего идиота. Он и не хотел этого понимать. Это было опасно.

– Ты ведь не думаешь о том, чтобы переспать с ней? – воскликнул Мартинвейл.

– Почему бы и нет? Чем это я плох? – Резкость в голосе Стратфорда противоречила деланной небрежности его самодовольных слов.

Этверз фыркнул себе под нос.

Рафаэль нетерпеливо оглядел всех троих.

– Перестань ухлестывать за мисс Броуди, Стратфорд. А ты, Мартинвейл, перестань вести себя так, будто оскорблены твои братские чувства. Эта девушка не имеет к тебе никакого отношения.

Стратфорд медленно поставил свой бокал и устремил на хозяина дома взгляд мутных глаз.

– И к тебе тоже, Фонвийе. Меня возмущает твой деспотизм. Я не обязан тебе подчиняться, как какой-нибудь средневековый крестьянин. – Он растянул губы в усмешке и продолжал почти угрожающе: – Такой высокопоставленный, такой могущественный, такой надменный – и вдруг все увидят, что неподражаемый виконт де Фонвийе просто хвастун.

Наступила короткая напряженная пауза. Рафаэль прервал ее, проговорив со своей оскорбительной медлительностью:

– Значит, ты хочешь мне что-то доказать? А я-то удивлялся, почему ты предложил это пари.

– Совершенно верно. Когда ты проиграешь, я постараюсь, чтобы все об этом узнали. Ты станешь всеобщим посмешищем, Рафаэль. Может быть, это хоть немного научит тебя скромности и окажется той дозой лекарства, которая, по моему мнению, тебе просто необходима.