— Ради вас, господин майор. В ваших интересах.

— Он отправится со мной в Париж?

— Как только этот красавец понадобится вам, — снова проигнорировал его вопрос Вуйцеховский, — он отзовется на кличку «Архангел». Запомните ее: «Архангел».

— Грабитель, что ли? Очень уж кличка у него какая-то бандитская. Вуйцеховский вновь изумленно посмотрел на Корецкого. Нет, он был просто потрясен невежественным непониманием советника посла самой роли тайного советника и всего того, что им задумано.

— Побойтесь Бога, Корецкий. Неужели я стал бы связываться с разбойниками? Это же Архангел. Обычный государственный служащий.

— Он?! Этот?! — не поверил майор. — На государственной службе? Да в Париже его не решились бы назначить даже смотрителем городских туалетов.

— В Варшаве, заметьте, тоже, — невозмутимо ответил тайный советник. — Обычно человека такого типа нельзя упускать из виду, отпускать на волю или позволять ему опускаться на городское дно, потому что горя потом не оберешься. Этот же одиннадцать лет честно и праведно проработал палачом.

— Ах, палачом…

— По особым, так сказать, поручениям. По особым, подчеркиваю, поручениям.

— Палач по особым поручениям? — снова выглянул в окно Корецкий. Только теперь у него проявился истинный интерес к типу, лицо которого он должен был запомнить. И очень пожалел, что Архангела во внутреннем дворике уже не оказалось. — А что это означает: «палач по особым поручениям»?…

— В государстве, господин Корецкий, никакая профессия, никакая должность не кажется лишней, — поучительно произнес Вуйцеховский. — Был бы мастер стоящий. А уж Архангел дело свое знает, можете мне поверить. Кроме того, он владеет французским, турецким и украинским языками. Вырос в такой семье, со слугами…

— Однако цените вы его не за знание языков.

— Я же сказал вам: у Архангела редкая профессия. Правда, мы решили дать ему несколько месяцев отпуска. Человек такой профессии обязан время от времени развеиваться, смотреть на мир, любоваться красотами жизни. Никто так не нуждается в познании красот жизни, как палачи.

— «…по особым поручениям», — добавил Корецкий. И впервые уловил на себе уважительный взгляд Вуйцеховского. Но тотчас же все испортил. — Однако позвольте узнать, при чем здесь я, военный советник посла?

На какое-то время Вуйцеховский буквально онемел от наглости майора. Он изумленно взглянул на Корецкого; так, не отрывая взгляда, отступил к застеленному картой столу, словно там, на карте Европы, в двух верстах от Парижа, лежал его пистолет — единственное спасение от ниспосланного ему дьяволом майора.

— Послушайте, Корецкий, — умышленно избежал он обращения «господин». — Кличку этого палача я вам назвал. Однако не заставляйте меня называть вашу кличку. И просить кого-либо из людей, ревностно заботящихся о безопасности государства, напоминать ваши обязательства перед короной.

— Мою кличку? О чем вы?!

— Вашу, Корецкий, вашу. Государственного служащего господина Ко-рец-ко-го.

— Но откуда вы можете знать ее? — несколько подавленно поинтересовался Корецкий, поверив, что Вуйцеховский действительно не блефует.

— Вам так и хочется обидеть меня. Так и хочется опять все усложнить. В свое время именно я и наградил вас этой кличкой. Правда, вы об этом не догадывались, потому что предложил, огласил ее другой человек.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

— Но тогда зачем я понадобился? — окончательно сдался Корецкий. — Если в вашем распоряжении имеется сам королевский палач по особым поручениям?

— Вот об этом, именно об этом, господин Корецкий, — доверительно объяснил советник, — а не о красотах Парижа, как бы вам этого хотелось, мы с вами сейчас и поговорим. Причем кратко и предельно понятливо. Только так, Корецкий: предельно понятливо. Но все равно присядьте.

Майор оглянулся и увидел, что единственное кресло для посетителей стоит не у стола тайного советника, а у двери. Корецкий подошел к нему, хотел перенести поближе к расстеленной на столе карте, однако не решился. Если уж хозяин определил место креслу здесь, значит, в этом тоже кроется какой-то замысел. Похоже, что этот королевский гном просто так, необдуманно, по прихоти, ничего не делает. Ничего!

Выждав, пока Корецкий усядется, Вуйцеховский приблизился к нему, наклонился и внимательно всмотрелся в лицо, глаза, в саму душу.

— Я не на допросе у вас, господин Вуйцеховский, — попытался возмутиться майор, но горло ему перехватили спазмы страха.

— Пока что нет. — Советник отошел к окну, оперся бедром на угол его и, сложив руки на груди, еще раз внимательно осмотрел Корецкого. — Вы правы: пока что нет. Но, знаете, привычка. Что ни говори, а почти те же двенадцать лет, что и Архангел, я проработал королевским следователем при тюрьме. По особым поручениям, как вы уже догадались. Поставляя клиентов палачу Архангелу.

Корецкий непроизвольно поднялся со своего места, но тотчас же снова сел. Однако Вуйцеховский великодушно предпочел не заметить его растерянности.

— То, что канцлер согласился на наем французами нескольких тысяч казаков — это хорошо. Это мудро, — тайный советник перешел к этой теме с такой же логичной легкостью, словно именно она была оговорена в условиях их встречи. — С одной стороны, мы помогаем своей давней союзнице. Но, заметьте, чужой кровью. С другой — высылаем за пределы Речи Посполитой почти два полка отборных воинов, ослабляя, таким образом, силы казачьего атамана Хмельницкого и других полковников, которые, по нашим сведениям, замышляют новое восстание против короля и католической веры.

— Только так я и воспринимаю сие решение.

— Какая прозорливость, господин Корецкий! Король должен будет узнать, что он со своей государственной мудростью как и канцлер слегка припоздал, — совершенно серьезно, без тени иронии заметил Вуйцеховский.

— Мне не хотелось бы, чтобы вы истолковывали мои слова именно так…

— Впрочем, мы опять отвлеклись, — не обращал на него внимания Вуйцеховский. — Пусть эти степные вампиры упиваются кровью испанцев — да-да, кровью испанцев, Корецкий; испанцев, а не поляков. Пусть помогают нам освящать дружбу с Францией и ослаблять владычицу морей Испанию. Пусть они покрывают поля этой страны — поля Франции, как вы правильно поняли, — своими телами и славой. Так или иначе, а слава все равно достанется Польше. Что же касается тленных тел, то мы великодушно дарим их Франции.

— Справедливо. Тела должны оставаться там, где они полегли.

— Вот видите: оказывается, мы умеем понимать друг друга. Но как только Сирко, в первом же большом бою, в сражении, добудет себе славу, нужно сделать все возможное, чтобы он вместе со своей славой остался во Франции. Навеки. Польше не нужен полководец, который бы вернулся в Украину, на Сечь, со славой героя Франции. Да к тому же мог рассчитывать потом на помощь французских генералов, ведь французы — люди сентиментальные…