Забросить на орбиту один килограмм стоит десять тысяч долларов. По тарифу НАСА. Не помню, где я это вычитал. У меня при себе двести. Двадцать граммов. Ровно столько я могу зашвырнуть в космос. Колпачок от ручки. Много-много состриженных ногтей. Вот это колечко, которое я ношу на шее на цепочке вместе с другими своими реликвиями — ацтекским амулетом и крошечным серебряным самолетиком. Лежа на капоте «Бьюика», я слушаю обратный отсчет — его передают громадные репродукторы. Полно народу, полно садовых стульев, мороженщики, визжащие дети. Как много, оказывается, желающих посмотреть. Я купил у торговца-кубинца пластмассовый бинокль. Работают видеокамеры в ожидании нового «Челенджера». Интересно, додумался кто-нибудь после взрыва «Челенджера» выпустить памятные футболки? Наверняка.

Осталось двадцать секунд, голоса толпы сливаются в приглушенный гул. Люди как будто выбирают между скандированием болельщиков и почтительным шепотком, словно бы никак не могут решить, как положено приветствовать корабль — как атлета, поп-звезду или же чудо техники? Грецки, Бритни Спирс, Каспаров? Гул все громче, десять секунд, толпа свистит, пять секунд, толпа ревет. Старт. Бритни Спирс. Воображаю, как жарко там, под реакторами. Миллион барбекю на пропане. Из-за расстояния адский вой двигателей доходит до нас не сразу. И вдруг — вот он, врывается, проносится сквозь толпу, сметая крики, бьет в грудь ударной волной. Что, примолкли? А я-то думал, что «Боинг» на взлете сильно рокочет. Придется пересмотреть свои взгляды. Почти с ужасом я смотрю, как уходит в вышину эта завывающая штуковина. Да какой же псих выдумал такую жуть? А кислорода она, наверное, сжигает чертову прорву, с ума сойти! Я начинаю понимать, почему у них такие тарифы. Машинально тереблю висящее на шее колечко. Должно быть, есть какой-то минимум, черт его знает, может, килограммов сто. Иначе каждый будет засылать на орбиту всякую дрянь, чтобы потом пялиться в звездное небо и тешить себя мыслями о собственной значимости. Корабль медленно переворачивается на спину — ну, точь в точь женихающийся кит. Сезон любви в бухте Бандерас. Моника спрыгнула в воду посреди океана, ей захотелось поплавать с китами. Китенок величиной с небольшой грузовичок подплыл к ней поласкаться и напустил пузырей в бикини. Мне было страшно, а Моника хохотала, она была красивая, просто была, а не красовалась. От корабля осталась лишь точка на утреннем небе, оранжевый отсвет огней, мерцающих где-то на подходе к стратосфере. Полоса густого дыма, отмечающая его траекторию, долго не рассеивается. Представив, какая пробка меня ждет на шоссе, я спешу сесть за руль и еду дальше с не покидающим меня ощущением сдавленности где-то в районе солнечного сплетения.

Мой кубинец распродал все бинокли и предлагает теперь сок и сдобу. Я покупаю у него булочку с черникой. Он обратил внимание на мои номера и спрашивает, куда я направляюсь. «В Диснейуорлд», — заявляю я в ответ. Я — Бэтмен.

27

Расположившись в тени пластмассового дерева в королевстве Микки-Мауса с розовой сахарной ватой в руке, я ненадолго обрел способность соображать. До меня дошло, что это я, что мне тридцать шесть лет, что я сижу под пластмассовым деревом во Флориде и ем розовую сахарную вату. И что ее полно в волосах. Только на это меня и хватило.

Каким же надо быть идиотом, чтобы вообразить, будто есть хоть малейший шанс наткнуться здесь на Нуну. Вообще-то, увидеть Нуну не было, строго говоря, моей целью. Скорее, направлением — существенная разница. Когда мудрец показывает пальцем на Луну, дурак смотрит на палец. Я на палец не смотрел. Я смотрел на розовую сахарную вату, прилипшую к волосам. Следовать за Нуной — курс не хуже любого другого. Полярная звезда, Южный Крест, Нуна — всё ориентиры. У каждого свое небо, главное — ловить ветер.

Я с любопытством ожидал, когда усталость даст о себе знать, но ее не было. Только в глазах временами темнело, а так я чувствовал себя вполне в форме. Покатался на каруселях — зря что ли платил сорок долларов за вход в парк аттракционов? Сделал круг на лодках, на волшебной горке, а потом, переоценив свои силы, рискнул сесть на «Барракуду». Пилот я или нет, в конце концов, уж как-нибудь не замутит меня от мертвой петли и парочки штопоров! Это было ошибкой. Я вывалился с посеревшим лицом, не найдя, где присесть, рухнул обратно в лодку и понял, что больше не встану. После третьего круга мальчишка-карусельщик собрался с духом и срывающимся голосом умоляюще облаял меня, что есть оксюморон. Я нехотя покинул испанский галион и вернулся под пластмассовую сень моего дерева, которое теперь почему-то сильно раскачивалось. Кажется, это запрещено, но я выкурил сигарету. Мне безумно хотелось выпить колоссальный коктейль, желательно на базе рома, и чтобы его подали в выдолбленном ананасе, с вишнями, с голубым дымком и бумажными зонтиками. И я нашел именно такой. Наверное, кто-то подумал обо мне, когда строили этот окаянный парк, — я был тронут.

Было бы в порядке вещей, если бы я не встретил Нуну. Я был к этому готов. Но вот поди ж ты — случается и такое. Не в кино, нет, потому что зритель все равно не поверит, но в жизни — попробуй не поверь — случается. Жизнь — она такая, в ней все может быть. Я увидел Нуну со спины, на ней была каскетка Микки-Мауса со смешными ушами, она шла, прогуливаясь, среди дебелых мамаш и пузатых папаш со щекастыми детишками. Я произнес ее имя, тихо, шепотом. И смотрел ей вслед, пока толпа медленно уносила ее от меня.

Где логика? Если человеку, проехавшему две тысячи километров, чтобы увидеться с девушкой, выпал шанс, один на миллион, встретить ее в Диснейуорлде, что сделает этот человек? Уж, конечно, он к девушке подойдет. Более того, он вскочит, он побежит, расталкивая детишек на своем пути (с подленьким удовольствием, но об этом — молчок), опрокинет подвернувшегося Гуфи — прочь с дороги! — схватит красавицу за плечо, насладится ее ошеломленным видом, вопьется в губы грубым поцелуем, увезет в Мексику, возьмет в жены и наплодит с ней детей для полного счастья. Трех, скажем, детей, трех солнечных карапузов, не обученных грамоте и счастливых. Он не даст девушке вот так уйти, не будет тупо смотреть на ее удаляющуюся спину, тихонько повторяя имя, точно мотивчик Трене, который любит мурлыкать себе под нос. С этим человеком, который решает, как они назовут детей, нащупывая гребешок в глубине кармана, с этим человеком явно что-то не так. «Что же это за человек такой?» — думал я, уже потеряв ее из виду.

Но и еще кое о чем я думал. Так лучше, говорил я себе. Я чувствовал себя «Эксон-Вальдесом», если бы тому удалось миновать рифы[27]. А моя Аляска растворилась в толпе, Аляска с ушами Микки-Мауса, с такой беззащитной, такой девственно нетронутой морской фауной, скрылась, даже не подозревая о том, что ее миновало.

Мне нужно было выспаться. Опять. Будущего нет, учит И-цзин, есть лишь вечный поток настоящего. Это прекрасно, что нет будущего, это просто замечательно, но спать все же время от времени надо, если хочешь, чтобы настоящее продолжалось. Иные случайности неизбежны, сказала Мэй. Только кое-кто ими бросается.