– Смотрите, Ваше благородие, что это в «степу»?

– Саранча, – сказал кто-то.

Поле на протяжении шести-восьми верст было покрыто саранчой. Она шла огромным толстым движущимся зыбким пластом и уничтожала все. Впереди, насколько мог хватить глаз, зеленела трава, были какие то деревья, зелень. Позади огромное желто-бурое пространство голой земли. Впереди была жизнь, позади мертвая земля, по которой проползало огромное ненасытное чудовище…

Так и вышло. Англичан в Зорбатии не оказалось. Там были турки. Еще при спуске к Амир-Абаду ясно видели вооруженных всадников, спешно уходящих в горы. Их было человек полтораста. Оказалось, что это были немецкие наемники из луров, удиравшие при приближении русских. Крошечный отряд был со всех сторон окружен врагами. Турки, наемники и «благожелательные» нам луры, ждавшие только разрешения властей или случая напасть на горсть казаков, чтобы ценой смерти их овладеть конями и походным имуществом отряда.

Самое главное – турки. Нужно уходить, и единственная дорога вперед – на Амле через Поштекух. Крутой поворот на восток, и глухой ночью третьего мая Гамалий со своим отрядом достиг места стоянки – кочевой столицы владетельного вождя Поштекуха. Версты за две до места кочевки казаки спешились и на всякий случай заняли позицию. Гамалий с сотником Ахмет-Ханом пошли в ставку. Она находилась в центре вооруженного лагеря. Много палаток, вооруженные люди, женщины и дети, лошади, домашний скот… Все пришло в движение. Вооруженные луры, одни с любопытством, другие с недоброжелательством, смотрели на двух смельчаков. Луры были вооружены английскими винтовками и разукрашены патронташами, ремнями с массой патронов. Офицеров встретил секретарь вали – Азра. Его присутствие, по-видимому, легализовало положение гостей в этом своеобразном лагере. Азра заявил, что вали спит и принять иностранцев не может. Скоро от вали будет проводник, который укажет место для ночлега отряда. Появился всадник и указал бивак у реки. Горная речка протекала в трещине горы, в ущелье, а спуститься к ней можно было, только ведя коней в поводу. Казаки переглянулись. Место было указано скверное. В случае обстрела выбраться из этой трещины было невозможно. Это была ловушка. Ночевать Гамалий приказал казакам там, где остановились, т. е. версты за две до кочевки. От любезного приглашения пришлось отказаться… На другой день Гамалий с Ахмет-Ханом были приняты вали в специально разбитой для приема гостей палатке. Гамалий приветствовал вали от имени генерала Баратова и передал ему письмо. Вали благодарил в очень пышных выражениях, расспрашивал, где находятся русские и как наши военные успехи…

– Русские считают Вас своим другом и готовы Вам всегда помочь, – сказал Гамалий. – О нашем отношении к Вам знает и персидское правительство, и русское.

Вали бесстрастно читал письмо. Аккуратно сложил, положил бумагу в конверт и сказал, что по содержанию письма он подумает и позже, через своего секретаря, передаст ответ на все вопросы, затронутые в письме.

Он продолжал беседу не дольше, чем это нужно по этикету такому высокому вождю, и уже через полчаса Гамалий с Ахмет-Ханом, распростившись в пышных выражениях, откланялись. Прошло около часу. Гамалий волновался. Волновались и казаки. Ответ принес тот же любезный и предупредительный Азра. Со вздохами, длинными вступлениями, кучей комплиментов по адресу русской армии и ее представителя в Поштекухе Азра сообщил, что вали должен соблюдать нейтралитет, как по отношению к туркам, так и к русским с англичанами.

– Он не может, к глубочайшему сожалению, пропустить русские войска через свою территорию на соединение с англичанами. Он, к сожалению, не может также оказать русским никакого в этом деле содействия. Если же русские, предположим, решили бы поступить вопреки желанию вождя луров, то опять-таки, к большому своему огорчению, а вместе с тем и к огорчению нашему вообще, сами русские поставят себя в такие условия, что… их коням нечего будет есть.

Это означало приказ не давать фуража. Гамалий, решительный и находчивый, ответил:

– Передайте вали, что я должен выполнить приказ начальника, пославшего меня, – соединиться с англичанами, и если вали прикажет своим людям не продавать мне фуража, то я оставлю лошадей ему, а с казаками пойду пешком на соединение с англичанами.

Азра ушел и долго не возвращался. Азра имел, говорили, влияние на своего патрона и, по-видимому, хотел, чтобы казаки мирно прошли вперед. Азра возвратился весьма довольный и торжественно объявил, что вали согласился пропустить русских через свои владения. У повелителя луров был больной сын. Единственный. Вали держал при нем английского врача. Гамалий решил поблагодарить хозяина, доставив удовольствие ему и сыну. Сотня устроила джигитовку. При огромном скоплении луров в присутствии вождя племени, больного его сына и нотаблей казаки джигитовали. Джигитовала вся сотня, и взорам кочевников, воинственным всадникам дебрей Ирана, показана была безудержная удаль вольной Кубани и бурного Терека…

В лагере кочевников знали, где стоят англичане. Ближайшим местом, где находился лагерь, было Али-Гарби. За пятьдесят верст от Амле начинается уже Турция, и дорога на Али-Гарби на протяжении тридцати – тридцати пяти верст лежит через ущелье, которое тянется вдоль турецко-персидской границы. За ущельем простирается мертвая пустыня, без дорог, и кратчайший путь до английского лагеря в Али-Гарби – через пустыню – верст шестьдесят.

Азра предупреждал:

– В ущелье надо быть особенно осторожными, так как в нем шныряют турки и арабы. В пустыню же нужно взять побольше воды и не заблудиться.

По-видимому, предстояло больше ста верст тяжелого пути. Было пятое мая. Гамалий решил выступить внезапно, скрывая час выступления. Проводников дал все тот же Азра. Кони, передохнув в кочевке, шли весело, а потому ущелье миновали быстро, без приключений. Торопились пройти его ночью; шли не менее семи верст в час. Уже к пяти часам утра отряд вышел из ущелья и, передохнув, направился через пустыню.

Горячее дыхание ее почувствовали сразу. Появилась вдруг жажда, и уже через пару часов воды ни у кого не было… Солнце зажглось внезапно, откуда-то снизу, и сразу же стало очень жарко. Пустыня… Сначала бурая, неровная земля, небольшие холмы, каменистая почва, небольшие камни…

Растительности никакой. После ущелья как отрезало. Кругом мертво. Насколько может хватить глаз, золотисто-серая песчаная пелена. Уже слепит глаза и больно смотреть. Впереди пески… Понуро смотрят кони, еле передвигают ногами, а зыбкая почва, горячий песок и воздух обжигают и копыта, и ноги лошадей, и лица всадников. Пески заполонили все… Позади скрылись и горы, и бурая земля, и камни… Осталась только пустыня, знойная пустыня со своим страшным гостем – полуденным солнцем. Пустыня и солнце – одно. Не оторвать их друг от друга. Они спаяны страшной силой, и не знаешь, откуда зной, – сверху ли от застывшего бесцветного диска или снизу от раскаленных песков…

Вероятно, здесь бывают метели, бураны пустыни… Вот как намело, – выступы, сугробы песочные, плоскости наклонные. И бури бывают, как на море. А песчинки, как вода, образуют рябь… Да так и застыла песочная зыбь. Огромными дугами. Оголевшими ребрами исполинского чудища-трупа выпирают песочные дуги. Необозрима пустыня… Золото, кругом рассыпано золото, и блестит, и слепит глаза, и все оно расплавлено, и горячо идти и горячо смотреть на него… Я тоже налит золотом, горячим, жидким… я чувствую, что больше не могу и куда-то падаю…