Через два дня он добавил: «Мы в непосредственной близости от неприятеля… Теперь, когда я смотрю смерти в лицо, мне представляется случай быть порядочным человеком. Пусть Дух просветит меня»[161].

В своих мемуарах Майер-Грефе вспоминает, как однажды он сказал русскому часовому, что его переводят в Сибирь. Часовой с сочувствием посмотрел на него и кивнул: «В Сибири люди ищут Бога»[162]. Поскольку Пауль считал, что нет никакой необходимости постулировать существование какого-либо божества, он так и не нашел, да и не искал его в Сибири. И хотя он был воспитан в католической вере, ему импонировали в общих чертах идеи его кумира, Артура Шопенгауэра, чьи философские работы он цитировал наизусть. «Религия — это шедевр искусства дрессировки животных, она учит людей, что и как они должны думать»[163]. В этом Пауль никогда не сомневался.

С другой стороны, Людвиг, философ логики и языка, подружившись с атеистами Бертраном Расселом и Джорджем Муром, был заблудшей душой, и пусть в первые месяцы войны он сознательно и не искал Бога, но тем не менее нашел его в маленьком книжном магазинчике барочного города Тарнова, в 25 милях к востоку от Кракова. Здесь он купил книгу просто потому, что она была единственной в магазине — и счел это знаком. То был немецкий перевод «Краткого изложения Евангелия» Льва Толстого — его толкование четырех Евангелий Нового Завета, из которых были исключены те части оригинала, которые Лев Толстой не одобрял: рождение и родословная Христа, чудеса (хождение по воде, превращение воды в вино, воскрешение мертвых и так далее), проклятие смоковницы, исполнение пророчеств Ветхого Завета, воскресение. Книга оказала на Людвига глубокое влияние, он взахлеб проглотил ее и брал с собой повсюду. «Эта книга, в сущности, хранила мне жизнь»[164], — говорил он впоследствии друзьям. Сослуживцы, цепляясь к его чудачествам, называли его der mit dem Evangelium — «тот, с Евангелием».

Видение Толстого (если это можно так назвать) было в целом антицерковным. Он верил, что Христос проповедовал идею, впоследствии искаженную экзегезой, что христианство (по его собственной, толстовской версии) не «исключительное божественное откровение, не… историческое явление… [а] учение, дающее смысл жизни»[165]. Идея была проста: человек имеет божественное начало, «волю Отца», которая и является источником человеческой жизни. И он должен ей служить. Таким образом устраняется любая потребность удовлетворять собственные желания и запускается «дающий жизнь» процесс. Настоящий христианин должен следовать пути Иисуса, отказываться от физического вознаграждения, смириться и приблизиться к святому духу. Вот к чему стремился Людвиг, но ему не всегда это удавалось. В дневнике он писал:

В предисловии к своему тоненькому философскому научному труду, «Логико-философскому трактату», Людвиг признается, что некоторые его идеи могут быть позаимствованы у других писателей, прибавляя: «Мне не важно, думал ли до меня кто-либо другой то, что думал я»[167]. Эта книга во многом похожа на «Краткое изложение Евангелия». Обе книги состоят из шести частей (хотя Людвиг добавил в «Трактат» седьмую, состоящую из единственной, ныне знаменитой прокламации: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать»[168]), и обе работы представляют собой последовательность связанных, пронумерованных афористических высказываний. Вот как это звучит у Толстого:

И то же самое с начальной страницы «Трактата» Людвига:

Общее для обоих текстов — идея о вечной жизни, принадлежащей только настоящему. У Толстого:

В «Трактате» Людвига та же идея выражена несколько более сжато:

Внезапная перемена взглядов Людвига озадачила, встревожила, смутила и расстроила его семью. Гермина, Гретль и Пауль прочли «Евангелие» Толстого, пытаясь лучше его понять. Гермина, которую поражал интеллект Людвига, старалась не отставать и прочла еще несколько книг Толстого. Гретль изучала крайне популярную в то время «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана, чтобы понять, можно ли найти там сходство с идеями Толстого. Пауль занял противоположную, ироничную и совсем не доброжелательную позицию. «Даже если бы Паулю случайно понравилась та же книга, что и Людвигу, он все равно выискал бы в ней что-то прямо противоположное», — писала Гретль Гермине[173]. Из всех братьев и сестер она больше всех была готова разделить новую духовность Людвига, но толстовское христианство не было религией в смысле вероисповедания. «Краткое изложение Евангелия» предлагало Людвигу, как и всякому молодому человеку, которого разрывают противоречивые стремления к нарциссизму и саморазрушению, долгожданную возможность радикального самосовершенствования — тщательно пересмотреть все черты личности, которые ему наиболее неприятны, возможность осознанно возвыситься и из простого смертного преобразиться в бессмертного, совершенного человека, наподобие Иисуса, наподобие пророка. «Есть два божества: мир и мое независимое Я, — писал Людвиг в записной книжке в июле 1916 года. — …Для жизни в настоящем смерти не существует»[174]. По словам доктора Макса Билера, офицера, служившего с Людвигом в Сокале осенью 1915 года, «у него были все черты пророка»[175].