litbaza книги онлайнИсторическая прозаВоскресение в Третьем Риме - Владимир Микушевич

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 158
Перейти на страницу:

Княгиня не могла не спросить свою воспитанницу, чем вызван ее отъезд, и Наталья просто ответила, что приехала в Петербург учиться. «Так и передайте тятеньке», – добавила она, и в речи ее прорвался характерный говорок казачьей девки. На дальнейшие вопросы Наталья ответила, что ей надоело быть дармоедкой-захребетницей, которая с жиру бесится, и что она бесповоротно избрала для себя путь разумного труда. «Где же ты собираешься учиться?» – беспомощно спросила княгиня. Наталья с такой же простотой ответила, что хочет выучиться на акушерку. Княгиня была ошеломлена и шокирована натуралистической прямотой подобного ответа. «А изящная словесность? А философия? А музыка?» – пролепетала она. Наталья отрезала, что все это предназначено для развлечения сытых и богатых паразитов. Княгиня взглянула на книги, аккуратно расставленные в Натальиной комнате, и еще больше удивилась. Это были исключительно книги по естественным наукам и по медицине, все книги на французском и на немецком языках, только на столе перед Натальей лежала статья Писарева под названием «Мыслящий пролетариат». Нина Герасимовна никогда не читала Писарева, но кое-что о нем слышала и не удержалась от вопроса, неужели Наталья, следуя заветам Писарева, навсегда откажется от чтения Пушкина. В ответ Наталья разразилась негодующей филиппикой против эластических слов, которые сами по себе не имеют никакого определенного смысла. Нина Герасимовна догадалась, что Наталья цитирует Писарева, но все равно вздрогнула, когда ее воспитанница назвала Пушкина «возвышенным кретином». А Наталья с отвращением повторяла:

Душе противны вы, как гробы.

Для вашей глупости и злобы

Имели вы до сей поры

Бичи, темницы, топоры;

– Довольно с вас, рабов безумных! —

и рекомендовала выгравировать это невероятное пятистишие золотыми буквами на подножии того монумента, который благодарная Россия, без сомнения, воздвигнет из своих трудовых копеек своему величайшему поэту. Но были у Натальи и свои наболевшие аргументы против Пушкина. Она развенчивала Пушкина за то, что он злостно исказил, опошлил стих Ефрема Сирина «Господи, владыка живота моего». У Пушкина «владыка дней моих», как будто речь идет о барине, владеющем днями своего крепостного человека, каковым и был Пушкин со своей дворянской спесью (разве слова «дворянин», «дворовый» и «придворный» происходят не от одного корня в русском языке?). А какова снисходительная, сибаритствующая спесь в стихах:

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста;

Все чаще мне она приходит на уста.

Поистине это гастрономическое благоговение, как будто вместо множества божественных молитв клубный гастроном изволит дегустировать разные яства, постные и скоромные. (Нина Герасимовна вспомнила, что ее крестница и прежде недолюбливала Пушкина. Словесник-семинарист, помнится, показывал ей Натальино сочинение, где едва ли не в тех же выражениях сопоставлялось стихотворение Пушкина «Отцы-пустынники и жены непорочны» с церковным стихом Ефрема Сирина.) Наталья отвергла Пушкина во имя исконного древлеправославного благолепия, на котором была воспитана. (Недаром еще Ломоносов писал о пользе книг церковных.) Старообрядческая кровь вопияла против обмирщения церковного слова, в чем другие могли видеть пушкинский ренессанс или возрожденчество. В Натальиных выпадах против Пушкина шестидесятническая писаревщина причудливо сочеталась с интонациями и духом старообрядческой начетчицы, которой Наталья почти уже стала в скиту Наталья гордо называла себя нигилисткой, но в таком случае первыми, исконными нигилистами на Руси были старообрядцы, и если бы Аввакум прочитал Пушкина, он написал бы что-нибудь подобное тому, что написал Писарев. В Аввакуме угадывается Писарев, но и в Писареве говорил Аввакум.

Нине Герасимовне было больно осознавать: Наталья взбунтовалась против Пушкина, чтобы порвать с пушкинской изысканной культурой, а вернее, с ней, с княгиней. Строптивая Темрюковна, злая раскольница, не пожелала быть ее двойником, ходячим зеркалом, решила жить по-своему, как самой княгине не удавалось. И опять в душе Нины Герасимовны шевельнулась ревность. «А как же он, как же Демон?» – прошептала она. Наталья неприступно молчала, будто не слышала. «Ав Бога-то… в Бога ты еще веруешь?» – пролепетала Нина Герасимовна. Наталья все еще молчала. Нина Герасимовна подняла глаза и в углу над книжной полкой увидела старинную икону Божьей Матери. Этой иконой она в свое время благословила свою крестную дочь, наказав никогда с ней не расставаться. «Дам тебе я на дорогу образок святой», – прошептала княгиня. Наталья молча поцеловала ей руку. «В деньгах-то ты не нуждаешься?» – спросила княгиня, направляясь к дверям. «Не беспокойтесь, матушка. Я не нуждаюсь. Я заработаю», – твердо ответила Наталья.

Вряд ли можно предположить, что уже в это время Наталья давала уроки Демьяну Чудотворцеву. По всей вероятности, их знакомство состоялось несколько позже, во всяком случае уже после отъезда Нины Герасимовны. Нигилизм обязывал Наталью отрицать искусство, в чем его предписания опять-таки совпадали со старообрядческими, так что Наталья со спокойной совестью могла предпочитать анатомический театр театру драматическому или тем более оперному. Но занятия на курсах не позволяли Наталье жить в строгом затворе. Она не могла не общаться со своими нынешними единомышленниками или единоверцами, а те вовлекали ее в свои кружки. Правда, ни друзей, ни подруг у Натальи так и не появилось, и на собраниях кружков она по большей части сидела молча, хотя предполагалось, что она вот-вот выступит с докладом о стихийном социализме казачьего быта. Тем охотнее Наталья выполняла другие поручения: разносила литературу, переводила заметки из французских газет (эти анонимные переводы распространялись среди петербургских мастеровых; так, между прочим, среди них курсировала информация, вернее, легенда о Парижской коммуне). Но особенно охотно Наталья посещала больных. В таких посещениях обнаруживались сильные стороны ее натуры. Давало себя знать и казачье воспитание, полученное в раннем детстве. Никакое дело не валилось у нее из рук. Всегда собранная, немногословная, она действительно умела помочь и утешить. Очевидно было, что в этом ее призвание, и ничем другим она не собиралась заниматься всю жизнь. (Не это ли оценила мать Агриппина в скиту, поверив в Наталью раз навсегда?) Но однажды к Наталье обратились с необычным поручением. Руководство акушерских курсов попросило ее вручить букет певцу Демьяну Чудотворцеву, дававшему в Павловске благотворительный концерт в пользу нуждающихся курсисток.

Как известно, сама Наталья себя к нуждающимся не причисляла, не просила и не приняла бы помощи ни от кого. В крайнем случае она устроилась бы сиделкой в какую-нибудь больницу, но пока она успешно кормилась уроками французского языка, спрос на которые возрастал. Но не будучи нуждающейся сама, Наталья хорошо знала, как нуждаются ее подруги из бедных мещанских или даже из крестьянских семей. Наталья была уверена: они-то и станут акушерками, они-то и будут работать там, где вместо акушерок безграмотные, правда, иногда очень опытные повивальные бабки. Поэтому Наталья сразу, хотя и не без смущения согласилась и, только уже выйдя на улицу, вспомнила, что ей не в чем пойти на концерт, где, вероятно, соберется светское общество. Лиловое платье стоило Наталье всех ее сбережений, а уже надевая его, Наталья подумала, что платье светской дамы тоже не совсем вяжется с целями благотворительного концерта. Но было уже поздно. Наталья и так вошла в зал, когда Чудотворцев уже пел «На воздушном океане». Опера Антона Рубинштейна «Демон» тогда могла еще считаться новой. В доме княгини Наталья училась музыке, и при редких наездах в Москву и в Петербург, куда княгиня брала ее, бывала в опере. При всем своем нигилизме Наталья не могла не интересоваться оперой Рубинштейна хотя бы потому, что это был «Демон». И вот сейчас она услышала голос Демона, узнала этот голос, как ей показалось. Тем более придирчиво попыталась Наталья отнестись к вокальной стороне исполнения. У Чудотворцева был бас, но бас, которому доступны очень высокие, едва ли не теноровые ноты. Другой певец не удержался бы от соблазна щегольнуть широтой своего диапазона, но Чудотворцев как бы весь исчезал в стихии музыки, переставал существовать как отдельное актерское «я». Удивительной особенностью его пения была непостижимая способность петь верхние и нижние ноты одновременно, так что один критик-эрудит охарактеризовал пение Чудотворцева вторым пунктом Изумрудной Скрижали: «Quod est inferius, est sicut (id) quod est superius, et quod est superius, est sicut (id) quod est inferius, ad perpetranda miracula rei unius» («То, что внизу, таково же (что) и наверху, а то, что наверху, таково же (что) и внизу, осуществляя чудо единого»). Таким образом, фамилия Чудотворцев обретала неожиданное, таинственное подтверждение в раскрытии своего смысла. Голос Чудотворцева доносился как бы издали, даже если он стоял прямо перед вами. При этом он не пел отдельные ноты, он пел сразу все произведение, чем манера его исполнения разительно отличалась от итальянского бельканто. Словом, Наталья действительно услышала Демона и вгляделась в него лишь тогда, когда он кончил петь.

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 158
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?