Внешность у Демьяна Чудотворцева была тоже вполне демоническая. Как и его сын Платон, он был очень высокого роста и тоже слегка сутулился, так что ему пришлось исправлять осанку, когда он поступил на сцену Чудотворцев был худощав, с чрезвычайно длинными руками, которые могли уподобляться крыльям, когда он взмахивал ими. Бросался в глаза контраст между концертным фраком и буйной гривой пепельно-белокурых волос, напоминающих духовное лицо и одновременно опровергающих подобное сходство, поскольку трудно себе представить демона в рясе. Предположение невероятное, но мне хочется думать, что инокиня Евстолия (в миру Наталья) в своем скиту могла прочитать стихотворение Блока:

Есть демон утра.

Дымно-светел он,

Золотокудрый и счастливый.

Как небо, синь струящийся хитон,

Весь – перламутра переливы.

Но как ночною тьмой сквозит лазурь,

Так этот лик сквозит порой ужасным,

И золото кудрей – червонно-красным,

И голос – рокотом забытых бурь.

Наталье пришлось сделать усилие над собой, чтобы подойти к Демону и отдать ему букет. При этом ей запомнился не столько взгляд его глаз, мглисто-голубых, сколько прикосновение его пальцев, горячих и цепких, когда он взял у нее букет поздних осенних роз, гармонирующих с ее лиловым платьем.

А через несколько дней Наталья получила по городской почте письмо от Чудотворцева. В письме Демьян Чудотворцев почтительно обращался к высокочтимой Наталье Васильевне с просьбой о возможности брать у нее уроки французского языка по цене, которую она соблаговолит назначить, а также сообщил свой адрес и время, когда его можно застать. Наталья хотела было сразу написать письмо с отказом, но вместо этого на другой же день пошла по указанному адресу. Наталья ожидала увидеть роскошные апартаменты, в которых обитает знаменитый певец, а оказалась она в меблированных комнатах, таких, как те, в которых жила она сама. Чудотворцев был дома. Он учтиво предложил Наталье сесть, исчез за ширмой и вышел оттуда в том же самом концертном фраке; очевидно, другого у него не было. Наталье понравилось, что Чудотворцев без обиняков перешел к делу. За границей он убедился, что его французский язык оставляет желать лучшего. Поэтому он и просит Наталью Васильевну проэкзаменовать его по всем статьям. Наталья предложила ему для начала почитать что-нибудь вслух, и Чудотворцев принялся читать книгу, лежавшую перед ним, прямо с того места, где она была раскрыта, и Наталья, полагавшая, что знает французский язык в совершенстве, почувствовала, что ей трудно следить за чтением. Ее знакомство с французской литературой заканчивалось де Местром и Шатобрианом, а Чудотворцев читал «Paradis Artificiels» Бодлера.

Наталья сразу поймала себя на том, что она не знает слова «Hachisch». (Слово «chanvre» – «конопля» – она, разумеется, знала, да и об опиуме имела представление как медичка.) Лишь постепенно, собравшись с мыслями, она сообразила, о чем идет в книге речь, хотя повествование и проблематика оставались для нее причудливыми. Наталья даже позволила себе прервать чтение вопросом, какие еще книги написал этот автор. Чудотворцев посмотрел на нее с удивлением. Он не представлял себе, чтобы кто-нибудь, читающий по-французски, не знал стихов Бодлера наизусть. Чудотворцев сразу же продекламировал «Correspondances», и Наталья навсегда запомнила строку: «Les parfums, les couleurs et les sons se repondent». Наталья снова была сбита с толку. Она подумала было, что «Paradis artificiels» – трактат по медицине, а его автор пишет, оказывается, такие чарующие стихи. Но, несмотря ни на что, в Наталье заговорило самолюбие, и она принялась исправлять произношение Чудотворцева, действительно хромавшее. Она заговорила с ним по-французски и убедилась, что изъясняется он с трудом, хотя читает свободно и, кроме Бодлера, прочитал бездну книг, особенно новейших, далеко обогнав ее в этом отношении. Наталья наконец отважилась спросить, где он изучал французский язык. «Где же, как не в семинарии», – ответил Чудотворцев и принялся рассказывать о себе. Демьян Митрофанович был сыном сельского священника и в семинарии не отличался никакими особенными талантами, кроме музыкального слуха и склонности к пению, но когда в старшем богословском классе у него прорезался голос, верзила Чудотворцев поставил своих учителей в тупик. Помнится, В.В. Розанов отмечал, что в Православной Церкви невозможен священник, у которого голос – бас, и диакон, у которого голос – тенор. Казалось бы, Демьяну прямая дорога в диаконы, но и для диакона его бас был необычен (с низкими и высокими нотами Чудотворцев еще не умел управляться, так как учился петь исключительно по-церковному). Отец ректор советовал Чудотворцеву готовиться в регенты, опасаясь в глубине души, как бы не пришлось выпускать его дьячком или пономарем, поскольку трудно было себе представить, что непутевый Демка при всем своем артистизме сможет руководить хором. Но тут произошло непредвиденное. Чудотворцева услышал Мефодий Трифонович Орлякин и увез его сначала в Москву, потом в Петербург и, наконец, за границу, чтобы учить музыке.

В том первом разговоре с Натальей Демьян говорил об Орлякине с осторожностью как о своем благодетеле и старался избегать некоторых подробностей. Я в своем описании этой легендарной фигуры вынужден буду пойти дальше Чудотворцева. Мефодий Орлякин происходил из коренного старообрядческого купечества. Сам он настаивал на том, что фамилия Орлякин происходит от слова «орляк» (вид папоротника, цветущего, как известно, в ночь на Ивана Купалу и открывающего клады), но о его фамилии ходили совсем другие слухи. Говорят, что был в свое время на Волге разбойник Терентий, по прозвищу Орляка. Он орлом налетал ка баржи, и от этого-то Орляки ведется богатство и самая фамилия Орлякиных. Мефодий унаследовал от своего рано умершего отца огромное состояние. Едва достигнув совершеннолетия и освободившись из-под надзора опекунов, Мефодий задурил, зажил не путем. Его опекуны не возражали, если бы малый просто кутил, даже проматывая деньги (перебесится да за ум возьмется). Но Мефодий увлекся балетом не как зритель, пусть даже ухлестывающий за танцорками. Мефодий вздумал ни много ни мало заделаться балетмейстером и попытался сам ставить балеты, да еще за границей, что для солидного старообрядца ни в какие ворота не лезло. При этом затрачивая огромные деньги, Мефодий быстро добился некоторого признания и даже успеха. В балетном мире на него обратили внимание как на явление экзотическое (Мефодий ставил свои фантасмагории исключительно на музыку русских композиторов), но не лишенное некоего дикого артистизма. К тому же готовность истратить невероятные деньги заставляла считаться с Орлякиным. Встреча с молодым Чудотворцевым побудила Орлякина пересмотреть свои балетные замыслы или отложить их на будущее. Правда, сам Орлякин утверждал, что балет органически впишется в синкретическое «Действо о святом Граале», где центральную партию будет петь Демьян Чудотворцев, ибо только его голоса не хватало до сих пор для осуществления этого замысла, от которого, быть может, зависит дальнейшая судьба христианского мира.

Демьян рассказывал, что Орлякин представил его Вагнеру, убеждая великого мастера написать мистерию «Парсифаль» для его голоса, и Вагнер будто бы сказал, что подумает (впоследствии партия Парсифаля в известной опере Вагнера была написана все-таки для тенора). Пока Орлякину удалось свести Чудотворцева с Антоном Рубинштейном, и тот доверил ему исполнение партии Демона в своей опере, хотя постановочные замыслы Орлякина настораживали композитора как чересчур новаторские и просто несуразные. «Мне же пока надо утвердить себя на заграничной сцене, – сказал Чудотворцев, – в том, что касается французского произношения, я бы хотел положиться на вас, Наталья Васильевна». Наталья смущенно отнекивалась, признаваясь, что с певцами она не занималась никогда и вряд ли на это способна, но Чудотворцев доказывал, что музыка – его дело, а от нее зависит лишь беглость его речи и правильность произношения. Подтверждая, что он уже поет по-французски, Демьян начал было арию Валентина из первого действия оперы Гуно «Фауст», но в стену застучали: голос Чудотворцева, очевидно, тревожил соседей. «Как же вы здесь занимаетесь пением?» – участливо спросила Наталья. Демьян ответил, что для его репетиций Орлякин нанимает целый зал, а в этой комнатенке он только спит («согласитесь, Наталья Васильевна, для занятий французским языком она тоже подходит как нельзя лучше»). Чудотворцев не признался Наталье, что вообще живет он в роскошной квартире Орлякина, а эту грошовую квартирку нанял специально для свиданий с ней по секрету от своего покровителя, ибо еще неизвестно, как Орлякин посмотрит на его занятия французским с Натальей. Деньги на квартиру и на уроки Чудотворцев рассчитывал выкраивать из щедрых подношений Орлякина на карманные расходы. Выходя от Чудотворцева, Наталья сама удивлялась, почему она согласилась на эти уроки, но она согласилась.