А ведь идеи были: «Брежневу не раз советовали: вместо института марксизма-ленинизма создайте при ЦК КПСС институт по национальным проблемам. У нас достаточно разных марксистских университетов, институтов, кафедр, научных учреждений, а вот национальные вопросы по-настоящему никто не изучает и не разрабатывает, поэтому руководители в центрах и на местах часто творят отсебятину» [2.74. С. 1]. Говорили? Говорили. Ну что ж теперь обижаться на тот политический Чернобыль, что прокатился по многонациональной стране?..

Если говорить о родственных кибернетике системных Исследованиях, то надо признать, что какое-то время само слово «система» было под негласным запретом! И появилось оно сначала косвенно в статье в августовском номере 1958 года в журнале «Вопросы философии» [2.75. С. 97–107]. Тогда само понятие было взято в кавычки, а откровенное название было в статье, которая была опубликована там же, но только два года спустя [2.76. С. 67–79]! Положив такое начало, и потом мы не смогли пользоваться ею в других сферах — не научных, а в аналитических, ибо, как говорят специалисты, «кто владеет информацией — тот владеет ситуацией» (В. А. Рубанов).

В первой работе К. Шеннона на русском языке [2.77] редакция сочла для себя возможным заменить слово «информация» на синонимы, сопроводив это следующим замечанием: «В оригинале применяется термин «информация». Поскольку, однако, автор в дальнейшем придает ему специальное значение, устраняя семантические аспекты этого термина, мы от него отказались» [2.77. С. 7, сноска]. И в самом деле, вместо этого термина были применены слова «данные» и «сообщение». Когда комментируют эту ситуацию, то обращают внимание на такой момент: «Чем отличается в смысловом отношении выражение «количество данных» от выражения «количество информации»? Да примерно тем же, чем отличаются одно от другого выражения «количество угля» и «количество содержащейся в нем энергии». В первом случае мерой количества является вес, во втором — калорийность. Исключение термина «информация» из работы Шеннона означало, по существу, значительную потерю информации, поскольку тем самым было затруднено выяснение нового понятия, образованного наукой» [2.78. С. 80].

Теперь уже постарались забыть, что когда губили советскую государственность, то все было так рассчитано, что сначала потребовалось нанести удар по информационно-коммуникативной составляющей: парламенты союзных республик приняли законы о языках, и каждая республика стала писать документы на своем. Единое информационно-языковое поле, где общим носителем информации выступал русский язык, было раздроблено, а там и весь СССР. С этим вопросом великолепно разобрался доктор наук М. Н. Губогло в целом ряде своих трудов, проработавший все этнические вопросы, связанные с перестройкой. Для нас — это пример синтеза этнополитологии и теории информации.

От широкого читателя утаивают весь комплекс наук, связанных с безопасностью. Можно считать, что доступны лишь ряд направлений, связанных только с криминалистикой, от дедукции мистера Шерлока Холмса (египетская полиция, скажем, использовала рассказы сэра А. Конан Дойла в качестве первых учебников) и до экспертных изысков лаборантки-универсала Кибрит в сериале «Следствие ведут Знатоки». И оно понятно: это не та сфера, о которой можно что-то прочитать на каждом углу. К настоящему времени в сфере национальной безопасности используется весьма большой объем специализированных знаний. Этой наукой владеют те, кого сейчас называют «силовики» — вроде бы самые влиятельные люди. Но и их наука не обходится без проблем. Даже такая узкая наука, как контрразведывательная деятельность (КРД) — другое название контрразведывательное искусство (КРИ), — не обошлась в своем развитии без эксцессов.

Вот как об этом рассказывает доцент Высшей школы КГБ СССР, кандидат юридических наук полковник А. П. Фролов: «…стал выходить «Сборник КГБ». Первые номера я прочитывал с большим вниманием, от корки до корки. Потом интерес к изданию стал убывать: в Сборнике обычно помещались обширные доклады и выступления высокопоставленных руководителей КГБ, содержавшие трескучие призывы, тривиальные критические замечания, шаблонные рекомендации, либо публикации с простенькими, наивными сюжетами из практики контрразведывательной работы. Правда, попадались и хорошие, содержательные работы по юридическим вопросам, — например, о прямом и косвенном умысле при шпионаже. (…)

Отдельные преподаватели рассматривали КРИ как специфическую форму политической борьбы, ведущейся по особым правилам разведывательного искусства. Суть такого подхода заключалась в том, что теория КРИ выводилась из фундаментальных закономерностей и принципов, становилась как бы частным случаем приложения классовой теории к конкретной области жизнедеятельности общества. Таким образом, теория контрразведывательного искусства занимала место рядом с другими специальными теориями, описывающими общественно-политическую формацию. По мнению сторонников этой концепции, подобный статус теории КРИ как нельзя более соответствовал бы ее назначению и содержанию, позволил бы вывести ее за рамки иллюстративно-описательных примеров на путь широких теоретических обобщений.

Согласно другому подходу (…) теория КРИ относится к числу частных научных дисциплин, в пределах которой на собственной эмпирической базе формируются принципы, методы, понятийный аппарат и прочий научный инструментарий контрразведывательной деятельности. Теория КРИ в этом случае непосредственно связана с практикой, «обслуживает» ее потребности, но не отрывается в область фундаментальных исследований истории и методологии политической борьбы, социально-политической стратегии и тактики государств, присутствующих на «невидимом фронте», и т. д.

Примерно в 1980 году начальником спецкафедры КРИ был назначен бывший руководитель военной контрразведки генерал-майор В. Н. Биндюк — человек энергичный, решительный и требовательный. Но о теории КРИ он имел смутное представление и ее не касался, твердо следуя совету начальника ФПК не мешать работам в этом направлении. Правда, иногда он громогласно заявлял: «Мне академики на кафедре не нужны».

Академики — это научные сотрудники.

Было очевидно, что В. Н. Биндюк — случайный человек на кафедре, и приходилось удивляться: кто таких людей назначает руководить педагогическими коллективами? (…) Через некоторое время он был назначен начальником особого отдела одного из военных округов. (…) (Интересно, не заявил ли он на новом месте: «Мне в особом отделе военные контрразведчики не нужны?» А что? Это было бы как раз в его духе… — А.Ш.)

Наиболее яркое воздействие НТР на различные сферы деятельности проявилось в разработке и внедрении автоматизированных систем управления (АСУ) для поиска и переработки информации с помощью ЭВМ. В 80-х годах в этом отношении в контрразведке был сделан большой рывок. Из опыта своей прежней оперативной работы и по свидетельствам старых чекистов знаю, что рабочий день продолжался 12 и более часов, и все равно с работой не справлялись: в бумажном море, которое захлестывало оперативников, была полная неразбериха, нужный документ найти было очень трудно, бумаги регистрировались по допотопному методу входящих и исходящих; когда нужна была какая-либо справка или документ, начинались многочасовые поиски в архивном океане информации, составление всевозможных запросов. Поэтому совершенствование информационного обслуживания в контрразведке является краеугольным камнем воздействия НТР на контрразведывательное искусство и спасением оперативных работников.