самый документ, о передаче которого министру говорил начальник отделения. При первой же возможности Карниолин-Пинский пришел к министру юстиции и доложил о подготовленном им проекте приказа об увольнении чиновника, но при этом добавил, что документ нашелся-таки в кабинете графа. Виктор Никитич удивился и сказал:

— Припоминаю, Матвей Михайлович, припоминаю. В тот день я возвратился домой поздно, около двух часов пополуночи, но прошел в свой кабинет и сел читать бумаги. Вероятно, утомившись, я задремал в кресле, и эта бумага выскользнула у меня из рук.

Граф Панин немного помолчал и, не чувствуя никаких угрызений совести, строго добавил:

— Ну что ж, я рад, что этот случай избавляет начальника отделения от законной ответственности.

Впредь ему надо быть осмотрительнее с такими важными документами.

Графа Панина современники оценивали по-разному. Резко отрицательно о нем отзывались демократически настроенные деятели России. В то же время многие отмечали его высокую образованность и эрудицию, широкий кругозор, профессионализм. Виктор Никитич обладал чарующим красноречием, сосредоточенностью мысли и ясностью того, о чем хотел говорить, голос у него был басистый, внушительный, речь плавная. Он хорошо знал некоторые древние и многие европейские языки. Был членом нескольких императорских обществ, в частности: Географического, Археологического, Истории и древностей. Интересовался литературой и даже писал сам. Особым успехом в те годы пользовался его труд о княжне Таракановой, вышедший в свет в 1867 году.

Князь П. В. Долгоруков, одно время претендовавший на пост министра внутренних дел, писал о Панине: «…с подчиненными и низшими — горд, недоступен, тяжел, крут и резок; с равными — тяжел, неприятен и лукав, а перед временщиками — невзирая на свой трехаршинный рост — вертляв, как собачонка. Это человек широкого образования, большой энергии и ума замечательного, но с ним часто бывают затмения, и ему то и дело изменяет здравый смысл. Он настоящий глава партии самодуров России».

1973

«Хорош прокурор!» Первые политические процессы

После обнародования Манифеста 19 февраля 1861 года об освобождении крестьян от крепостной зависимости в Российской империи резко обострилась политическая ситуация. Волнения, начавшиеся в низах еще накануне издания Манифеста, не только не прекратились, но еще более нарастали. Они широко поддерживались революционными демократами, которые рассчитывали приблизить «аграрную революцию». В эти же годы разрасталось национально-освободительное движение в Польше, Литве, Белоруссии. Серьезно беспокоили правительство становившиеся все более массовыми студенческие выступления. В Россию проникали из-за границы запрещенные издания, широко распространялись листовки, прокламации и воззвания.

В борьбе с революционно-освободительным движением правительство Александра II не могло опираться только на Третье отделение. В отличие от царствования Николая I, в орбиту борьбы с политическими преступниками все более вовлекались министерство юстиции и органы прокуратуры. В мае 1862 года с высочайшего соизволения была учреждена Следственная комиссия по делам о распространении революционных воззваний. Ее возглавил А. Ф. Голицын, которого А. И. Герцен за жестокость к политическим противникам назвал «отборнейшим инквизитором». В Комиссию входили представители министерства внутренних дел, военного министерства, Третьего отделения, С.-Петербургского военного губернатора, столичный обер-полицмейстер. От министерства юстиции туда был отправлен обер-прокурор 4-го департамента Правительствующего сената М. Ф. Гедда. Комиссия начала свою работу довольно интенсивно. Только за первые четыре месяца своего существования она рассмотрела материалы в отношении 112 человек. Дела, законченные Комиссией, подлежали рассмотрению в судах в первую очередь, «дабы виновные получили следующее им по закону наказание сколь возможно скорее». С 1864 года Комиссию возглавил П. П. Ланской. Всего за девять лет существования она рассмотрела материалы на трех тысяч человек, в том числе расследовала дела Н. Г. Чернышевского, Н. В. Шелгунова, Д. И. Писарева и многих других революционных демократов.

Первым политическим процессом царствования Александра II стал процесс над известным поэтом и публицистом Михаилом Ларионовичем Михайловым. В брошюре «На смерть Михайлова», вышедшей в Женеве в 1865 году, неизвестный автор писал: «Суд Михайлова — первый шаг правительства Александра II на том пути бесстыдства, на котором очень скоро потом оно достигло столь замечательной степени совершенства». Михайлов родился в 1829 году. Поступив в Петербургский университет, он знакомится и близко сходится с Н. Г. Чернышевским. В эти же годы он пишет замечательные стихи, выступает с публицистическими статьями, приобретая все большую и большую известность. Весной 1861 года его друг Н. В. Шелгунов (при участии Михайлова) сочинил резкую прокламацию «К молодому поколению», в которой молодежь призывалась на борьбу с самодержавием. Михайлов принял деятельное участие в ее распространении. Вследствие предательства Всеволода Костомарова, он в сентябре 1861 года был арестован. После непродолжительного следствия его предали суду. Вскоре был вынесен приговор.

Михайлов был лишен всех прав состояния и приговорен к каторжным работам на рудниках на 12 лет и 6 месяцев. Александр II сократил срок каторжных работ до 6 лет. После унизительной процедуры «гражданской казни», состоявшейся 14 декабря 1861 года, поэт был отправлен в Сибирь.

Насколько гуманно местные власти, в том числе и губернский прокурор, относились к первым политическим преступникам, свидетельствует дело, которое по поручению Александра II расследовал генерал-майор Сколков, когда до Петербурга дошли слухи о «послаблении» Михайлову в Тобольске. В документах, в частности, отмечается, что с Михайлова, без согласования с Петербургом, сняли кандалы, в тюремный замок к нему могли приходить все желающие, а сам он часто свободно выпускался из тюрьмы и даже приглашался на обеды в дома высокопоставленных чиновников. Все это не могло не насторожить центральные власти, и Сколков немедленно был отправлен в Тобольск для проведения строгого следствия.

В процессе расследования были официально допрошены Тобольский губернатор Виноградский, вице-губернатор Соколов, прокурор Жемчужников, смотритель тюремного замка Казаков и полицмейстер Квичинский. Жемчужников, в частности, рассказал, что он видел Михайлова и других политических преступников раскованными, но «заковать же их не мог приказать, потому что на основании законов лица привилегированного состояния освобождаются от оков». Он считал, что действия его были бы более противоправными, если бы он приказал заковать Михайлова вновь. Прокурор признался, что один раз он брал поэта к себе обедать с той целью, чтобы «дать ему возможность при его сильной болезни воспользоваться нормальной пищей, и разрешения на это ни у кого не спрашивал. Разговора с ним ни о чем противозаконном не имел, а говорил только о своих племянниках, которых Михайлов знал давно». Жемчужников сказал далее, что сочувствия к Михайлову как к государственному преступнику не имел, а сочувствовал ему как «человеку несчастному и больному». Потом заметил, что он не предполагал, чтобы «правительство, вверив ему должность прокурора, усомнилось в его преданности и чистоте действий». На реплику Сколкова о том, что нет