Он улыбнулся, глубоко врезал в древесину последние слова.

Потом вскарабкался наверх и взял канат у меня из рук.

— Ну ладно! — сказал он и отпустил плот на волю.

Плот закружило на середине реки. Он немного задержался там, тихо покачиваясь, а потом течение унесло его вдаль. Мы смотрели, как он становится все меньше, меньше, меньше. Сперва еще мелькало красное проклятие, черные углы дверей, но вскоре он пропал из виду. Мы стояли и смотрели, и в нашей памяти навек запечатлелось, как наш чудный плот уносит за Озборн, за Черную Грязь, за поворот реки, к мерцающему вдалеке морю.

Шагаем среди развалин, изгородей, огромных мусорных куч, тлеющих кострищ. Я уже обдумываю новый побег. Сбежим все вчетвером и будем искать скрытые, тайные, недоступные места. Необязательно уходить далеко. Самые невероятные чудеса могут оказаться в нескольких метрах от нас, через реку, рукой подать. Самые необычайные вещи существуют в нашем обычном мире, только и ждут, чтобы мы их открыли. Крепко держу Небоглазку за локоть. Чайки проносятся в небе с пронзительным криком, широко раскинув крылья. «Свобода! Свобода!» — откликаются на этот крик наши сердца. Мы поднимались от реки по заброшенному склону, где от прежних домишек остались лишь развалины каменной кладки. Это здесь Мыш устраивал раскопки, здесь он прошел подготовку, которая привела его к великому открытию в Черной Грязи. Мы вошли в Сент-Габриэль. Прошагали мимо домика, где я жила с мамой. Здесь я росла у нее внутри, здесь я родилась и явилась в наш рай с кроваткой от Армии спасения, волшебными картинками на стенах, пестрыми цветами и поспевающим крыжовником в саду, здесь были любовь и счастье, которые не иссякли до сих пор и не иссякнут никогда. Глубоко внутри меня мама вздохнула, шепнула мое имя, вздрогнула от радости. Шагаем дальше. Кирпичные и оштукатуренные стены, красные крыши, фонари, таблички с названиями улиц, дорожные знаки, скверы. Солнце блестит на оконных стеклах. Заливает светом тротуары. Переливается на черном асфальте шоссе, превращая его в блестящий черный ручей, текущий к «Белым вратам».

— Мы вон туда идем, — сказала я Небоглазке. — Вон, трехэтажный дом с железной оградой, где лица в окнах.

Уилсон Кэйрнс стоял у окна, словно так и не отходил от него все время, что нас не было. Тощий Стью курил в палисаднике сигарету, подставив ребра солнцу, в точности как в день нашего ухода.

— Да ну? — сказал он, когда мы входили в железные ворота.

— Ну да, — ответили мы.

— Хороший пикничок получился?

— Отличный, Стью.

— А кого это вы привели?

— Это Небоглазка, — говорю. — Сестра.

— Да ну?

Он сплюнул, откашлялся, растер сигарету носком ботинка и уставился в небо.

Мы вошли в «Белые врата». Морин стоит на лестнице. Увидев нас, она ахнула и прижала руки ко рту.

— Эрин! — говорит. — Январь, Шон! Мы так волновались!

Фингерс Уайет и Макси Росс смотрят на нас от дверей игровой. Фингерс улыбнулась и вскинула руки от радости.

Морин идет к нам навстречу. Тянется, чтобы обнять. Я отступила на шаг. Она сграбастала Мыша. Смотрит на меня через его плечо.

— Мы так волновались, — говорит. — Об этом вы не подумали?

— Подумали.

— Но не то чтобы всерьез. С вами же могло случиться что угодно. Что угодно! И что нам теперь с вами делать?

— Не знаю.

Она выпустила Мыша из объятий. Пялится на нас.

— А это кто?

— Мы привели ее с собой. У нее нет семьи, нет дома.

Морин смотрит на Небоглазку:

— Как тебя зовут?

— Не бойся! — шепчу.

Небоглазка уткнулась мне в плечо. Поглядывает оттуда на Морин.

— Меня зовут Небоглазка. А еще Анна.

— А где твои мама и папа, Анна?

Небоглазка от ужаса перестала дышать. Нервно облизала губы.

— Не бойся, — повторила я.

— Они в моих сонных мыслях и в моих сокровищах. В моих мыслях, ясных как день.

Морин покосилась на меня.

— А где ты жила до этого, Анна?

— С Дедулей по ту сторону текучей воды.

— А где сейчас твой дедушка?

Небоглазка заморгала, удерживая слезы, и — ни слова.

Морин подошла ко мне поближе:

— Кто она?

— Мы не знаем.

Она взяла меня за руку:

— Я воображала такие кошмары, Эрин! Зачем вам понадобилось убегать?

Я посмотрела ей в глаза. Увидела, как сильно она ждет ответа. Ей не терпелось обнять меня, свою потерявшуюся дочь.

— Я хочу понять!

— Нам захотелось свободы. Просто свободы.

Я повернулась и пошла прочь, а она так и осталась стоять.

Вошли в игровую — и Фингерс как обхватит меня руками! Твердит и твердит наши имена. Она так боялась, говорит, что мы на дне реки или на дне моря.

— Тут столько ходило историй! Столько слухов! Вы правда уплыли на плоту?

— Да! — сказали мы все хором.

Фингерс кусает губы. В глазах у Макси беспредельное восхищение. Остальные тоже собрались вокруг нас, хихикают. Кев поглядывает из угла и почесывает брюхо.

— Я знала, — сказала Фингерс. — Я вас видела во сне. Каждую ночь мне снилось, что вас уносит река. Мне снилось, что вы уже в открытом море, за много километров отсюда.

И все смеется, все обнимает нас по очереди.

— Как это было? — спрашивает. — Расскажите, как это было?

И осекается, в изумлении глядя на Небоглазку.

— Потрясающе! — ответила я. — Просто фантастика, ты даже представить себе не можешь…

— Я так и знала! Я знала, Макси! Правда ведь, я тебе говорила?

— Говорила, — отозвался Макси. — Плот. Река. Море.

— И докуда вы доплыли? — спросила Фингерс.

Мы не сразу нашлись что ответить. Если просто сказать: да только до другого берега, до Черной Грязи, до типографии на Черногрязской набережной, а оттуда домой, — получится, что ничего особенного и не было.

Я взяла Фингерс за руку. Прошептала ей в ухо:

— Мы попали в другой мир!

Она задохнулась:

— Да ты что!

— Да! Мы всего лишь переправились на другой берег, но там было правда как в другом мире.

Жирный Кев поцокал языком. Захихикал.

Я обняла Небоглазку за плечи. Притянула к себе:

— А это наша подруга, которую мы там нашли. Ее зовут Небоглазка или Анна. Она будет теперь жить с нами. Небоглазка, это Фингерс. А это Макси. Это все твои друзья.