— Да, — сказал я.

— Селейна очень любит господина.

Повинуясь ленивому жесту Ибн-Сарана, Алейна медленно поднялась с малинового мозаичного пола, грациозно вытянулась, поднялась на колени и тряхнула очаровательной белокурой гривой. Затем, не сводя глаз с Ибн-Сарана, рабыня распростерлась на каменных плитах и поцеловала пол рядом с его туфлями, после чего подняла голову. Похоже, девчонка решила достаться именно ему. Он был ее «богач». Он щелкнул пальцами, повелевая ей подняться. Она бесстыдно вытянула правую ногу и медленно встала, держа руки над головой.

— Можно раздеть твою рабыню? — спросил Ибн-Саран.

— Конечно, — кивнул я.

Ибн-Саран щелкнул пальцами, и она тут же сбросила с себя перевязь из желтого шелка и, как мне показалось, с презрением отшвырнула ее в сторону. Я видел, что невольница возбуждена и взволнована интересом к своей персоне. Хорошенькая Алейна не собирается молоть зерно и взбивать молоко. Это работа для уродин и свободных женщин. Она слишком хороша и соблазнительна.

Я решил наконец попробовать дымящегося черного вина и тоже щелкнул пальцами. На медленном огне постоянно подогревался огромный серебряный кувшин. Увидев мой жест, присматривающая за вином белокожая черноволосая рабыня опустилась возле кувшина на колени и замерла. Я видел, что она в чем-то не уверена. Как и все обслуживающие стол невольницы, она носила собранные на щиколотках прозрачные шальвары и накидку, оставляющую голыми живот и ребра. Лицо девушки скрывала чадра. Затем она стремительно поднялась на ноги и налила в маленький кубок горячей густой жидкости. Чадра помешала мне разобрать надпись на ошейнике. Я хотел узнать, кому принадлежит эта рабыня. Скорее всего, Сулейману, но, впрочем, кто знает. Другая девушка, белокожая и рыжая, тоже в накидке, шальварах, чадре и колокольчиках, кинулась ко мне с подносом, на котором были разложены сахар и ложечки. Я отвернулся. Я ее не звал. Рабынь подбирали по цвету волос — одну для черного вина, другую, рыжую, для сахара.

Алейна сорвала с себя последнюю полоску ткани, прикрывающую бедра, и медленно поглаживала свою шелковистую кожу.

Прикрыв тяжелые веки, купец наблюдал за искусным стриптизом. Он был настоящий знаток рабынь.

Я тоже считал себя специалистом в этой области, хотя с благородным Ибн-Сараном тягаться не мог. Так, например, я вспомнил, что в свое время упустил девчонку, которая сейчас наливала нам черное вино. Это была великолепная рабыня, смотреть на нее означало хотеть ее. Так вот, вместо того чтобы в свое время купить ее и притащить на цепи в свой дом, я промедлил, а когда спохватился и послал на аукцион Лидиуса Таба, своего доверенного человека, ее уже купили. С тех пор я потерял ее след.

Значит, однажды она уже посмела расстроить меня, мужчину. За это она должна понести наказание. Я не купил ее в Лидиусе. В те времена я разыскивал в северных лесах Талену, я хотел ее освободить, привести в Порт-Кар и начать все сначала. Не самым удачным было бы появиться

перед ней с фантастически красивой черноволосой потаскухой в ошейнике, на котором выгравировано мое имя. Да Талена просто перерезала бы ей горло. Кстати, я часто думаю, был ли смысл освобождать тогда Талену. Такие, как она, все равно рано или поздно попадают в рабство. А что до черноволосой потаскушки, которая сейчас разливала нам вино, то ее давнишний побег с Сардара не принес ей желаемой свободы. Землянку мгновенно выловили женщины-пантеры и выставили на аукцион Лориуса. Там ее и купил Сарпедон, трактирщик из Лидиуса. Я нашел ее в паршивой таверне, подающей дешевую пагу. Кстати, с Сардара она улетела на моем тарне. Но, разыскав ее в Лидиусе, я ее за это не убил. Я лишь воспользовался ею и оставил рабыней. От тарна я потом отказался. Он стоил в десять раз больше, чем могли дать за ее тело на любом аукционе. Но как он позволил другому человеку, кроме хозяина, сесть в седло? Сколько, интересно, должен стоить боевой тарн, который допустил, чтобы на него сел незнакомый человек, а тем более потаскуха? Я от него отказался. До сих пор, вспоминая тарна, мне хочется запороть ее до смерти. Взять хлыст и сорвать у нее все мясо с костей. Между тем я помнил, что до побега ей приходилось работать на Царствующих Жрецов. Тогда я был настолько романтичен, что мечтал вернуть ее на Землю. Бежав с Сардара, она отвергла мое предложение. Это был смелый поступок. И у него были свои последствия. Она сделала ставку. И проиграла. Я оставил ее рабыней.

По сигналу Ибн-Сарана Алейна легким движением откинула чадру, и она отлетела на дюжину футов, после чего плавно, очень плавно, опустилась на плиты пола.

Рабыня продолжала танец.

Неужели там, в Лидиусе, эта девчонка всерьез вообразила, что я отпущу ее на свободу, я, человек, в чьих жилах течет горианская кровь и чьего тарна она загубила? Я ее не прикончил. Маленькая дура. Я вспомнил, как она уговаривала меня ее купить. Только рабыня может так приставать к человеку. Тогда я не сообразил, что рабство у нее же в крови. Я с грустью вспомнил то время, когда нам казалось, что мы дороги друг другу. Я вспомнил, как однажды, очевидно в бреду, я плакал и просил, чтобы она любила меня. Позже, а Торвальдсленде, я нашел противоядие от этой напасти. Я больше не плакал и не умолял о любви, как слабый, я смеялся, я сильной рукой надел на] нее ошейник и швырнул ее к своим ногам. Я сделал ее своей рабыней. Если женщину переполняет гордость, надо ее унизить и опустить на колени. Они любят принадлежать гордым мужчинам. Она молила об освобождении. Рабыня. А я был таким дураком, что однажды решил проявить о ней заботу. Было время, это правда, когда она служила Царствующим Жрецам. Я до сих пор состою у них на службе. Как давно это было. Тогда мы не знали, да и она сама не знала, что в душе она конченая рабыня. Это выяснилось в таверне Лидиуса. Мы думали, что она свободная женщина, которая выдает себя за рабыню. Там, в таверне, мы поняли, что она и есть рабыня. Не могло быть и речи о том, чтобы рабыня служила Царствующим Жрецам. Ошейник, согласно законам Гора, перечеркивает все прошлое. Когда Сарпедон запаял на ее шее металлический ошейник, ее прошлое свободной женщины исчезло, началась история рабыни.

— Она сбежала с Сардара, — сказал мне тогда Самос. — Она выказала неповиновение. Ей нельзя верить. К тому же она слишком много знает.

Он даже хотел послать в Лидиус своих людей, чтобы они ее выкупили, привезли в Порт-Кар и бросили в каналы на съедение уртам.

— Ей нельзя доверять, — повторял он. — И она слишком много знает.

— С красивой рабыней можно проделывать и более приятные вещи, чем кормить ею уртов, — возразил ему я.

— Может, и так, — улыбнулся тогда Самос. — Может, и так.

Каким же надо было быть дураком, чтобы всерьез пытаться вернуть такую похотливую самку на Землю. Имей я хоть чуть-чуть мозгов, я бы нацепил на нее ошейник и приковал бы к спинке своей кровати. Не стану отрицать, я ликовал от того, что она не укрылась на Земле. Это было бы нелепо и тривиально. Меня радовало, что такая красивая женщина осталась на Горе, где ее прелестью могли воспользоваться многие, и в том числе и я. На Земле ей было бы, пожалуй, безопаснее, но она предпочла Гор, она предпочла опасность, как и положено всякой красивой женщине без Домашнего Камня. Ей пришлось расплачиваться своей красотой. Расплачиваться с сильными мужчинами, носителями примитивной культуры. Она сделала ставку. И проиграла. Я был безмерно доволен, что она проиграла. Жалко только, что я не купил ее в свое время в Лидиусе и не привез в Порт-Кар в качестве своей рабыни. Почему-то я был тогда уверен, что разыщу Талену. Талена, конечно, никогда бы не согласилась делить жилье с такой красавицей. Разве что сама угодила бы в ошейник. Она бы ее или убила, или продала женщине или самому дотошному рабовладельцу, которого смогла бы найти. До Лидиуса я не знал, что Велла, бывшая мисс Элизабет Кардуэл с планеты Земля, была истинной рабыней.