Это следовало даже из меморандума Розенберга, который назывался «Общие инструкции всем представителям рейха на оккупированных восточных территориях». В нем указывалось, что Украина должна стать независимым государством в альянсе с Германией. В официальной речи, произнесенной 20 июня, Розенберг говорил о возможности формирования украинского государства. Но все это планировалось совершить через Мельника, возглавлявшего структуру ОУН, признанную немцами.

Немцы знали о разладе в националистической среде, позволили лидерам ОУН официально расколоть эту организацию. Почему теперь они фактически покрывали визит во Львов Бандеры и Стецько? Тем более что в городе остались тыловые немецкие подразделения и большая часть батальона «Нахтигаль».

Может, немцы уверены в том, что украинский батальон является таковым только на словах? Если так, то выходит, что абвер просто спровоцировал весь этот спектакль с провозглашением нового украинского государства именно в присутствии Степана Бандеры. Интересно, а какие инструкции получил майор Нотбек?

Вечером, когда шум вокруг этого самого провозглашения немного утих, Борович по просьбе Стецько спустился к автобусу, чтобы найти несколько брошюр со статьями и текстами выступлений лидеров ОУН. Михаил снова и снова размышлял над тактикой абвера.

Немцы прекрасно знали о непримиримом разладе в руководстве ОУН. Они делали ставку на Мельника, но преподносили серьезные авансы и Бандере. В феврале этого года он встречался с адмиралом Канарисом и главнокомандующим сухопутными войсками генерал-фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем. Они обсуждали подготовку нескольких сотен бойцов и командиров, ядра украинской армии, союзной вермахту.

Михаил начинал догадываться, что абвер хотел умышленно накалить ситуацию, а потом разрешить ее в свою пользу всеми способами, доступными на тот момент. Или же немцы все еще выбирали, на кого опереться в борьбе с Советским Союзом? Не исключено, что они просто старались набрать как можно больше компромата на обе стороны конфликта, чтобы иметь возможность шантажировать любую из них, угрожать ей, а то и прижать ее как следует в случае необходимости.

Борович вышел на улицу и стал обходить груды битого кирпича, высившиеся прямо на тротуаре. Вечер стоял теплый. Где-то на востоке раздавалась глухая канонада.

«Уже далеко», – подумал он и полез в карман за сигаретами.

Тут-то Михаил и услышал разговор двух мужчин, который заставил его замереть. Они тоже стояли возле автобуса, только с другой стороны.

Голос одного он узнал. Это был человек из штаба Мельника, один из его специальных порученцев. Кажется, среди своих его звали Соколом. Человек, преданный своему лидеру, верный его идеалам. Других в ОУН (м) просто не было.

А вот кто был другой?

– Я не понял, – проговорил Сокол. – Ты его откуда знаешь?

– Говорю же, служили мы в давние времена в одном полку. Борович его фамилия. Я из-за него чуть на каторгу не пошел. Хорошо, что уже семнадцатый год был, и мне с солдатиками удалось побрататься. А то не стоял бы сейчас перед тобой.

Юровский! Борович стиснул зубы, с силой сжал кулак и сломал сигарету, которую так и не прикурил. До боли знакомое «говорю же», пошлая интонация, когда этот фрукт тянет букву «ю».

Он опять нагло и беспардонно врал. В 1917 году Борович с Юровским не встречались. Этот проходимец исчез еще в четырнадцатом. Потом о нем никаких слухов больше не было.

– Ну и что ты хочешь? – хмуро осведомился Сокол.

– Проверить надо, выяснить, что он за птица, – зловещим голосом ответил Юровский. – Его солдатики, особенно большевички, очень любили тогда. Именно такие мерзавцы, как он, потом революцию и устроили.

– Так ты думаешь, он красный, что ли? Ошалел? Борович в Кракове диверсионные группы готовил для заброски в Советский Союз. У него это очень хорошо получалось.

– Да? И много ли сейчас здесь этих групп? Сколько их провалилось за эти годы, в течение которых он у вас работал?

– А я откуда знаю? Если хочешь, давай сейчас доложим Бандере или Стецько. Можно будет сообщить Мельнику, когда вернемся назад.

Борович тихо застонал.

«Агафьева мне мало было? Теперь вот Юровский! Век бы его не видеть. Ни сейчас, ни тогда, в четырнадцатом году!»

Это было в Галиции. 21 августа 1914 года русские войска взяли Львов. Вольноопределяющиеся Борович и Юровский служили тогда в 3-й стрелковой бригаде 12-го армейского корпуса 8-й полевой армии, которой командовал генерал Брусилов. Операция развивалась не очень удачно. Только во второй ее фазе началось быстрое наступление русских войск. Как обычно бывает в подобных случаях, тылы отставали, полевые кухни не успевали за пехотой, сухие пайки быстро заканчивались.

Вольноопределяющегося Юровского поймал буквально за руку во время мародерства капитан Измайлов. Молодой человек избил местного крестьянина и забрал у него из погреба большой копченый окорок. Войска рвались вперед на плечах противника, и разбираться, а тем более устраивать военно-полевые суды было некогда. Произошел неприятный разговор, во время которого офицер весьма резко и негативно высказался о личности господина Юровского.

Через неделю завязались упорные бои на реке Коропец. Положение было сложным. В бой пошли все, включая писарей, коноводов и поваров.

Юровский служил при штабе бригады, а Борович – в пехотном полку. Они прекрасно знали друг друга, одновременно добровольцами пришли на войну, долго спали спина к спине, ели из одного котелка на сборном пункте, потом в маршевой роте.

Атака как раз захлебнулась, роты понесли большие потери, в пехотной цепи погибли два унтера.

Борович отполз на пару метров влево и скатился в горячую воронку от снаряда. В ней лежал убитый солдат. Михаил перевернул его на спину, посмотрел в лицо, положил руки на веки, закрыл глаза. Эх, Фомичев. Веселый был мужик.

Борович загнал в винтовку новую обойму с патронами, вытащил еще две из подсумка убитого солдата. Пригодятся. Бой затягивался, и Михаил понимал, что патроны придется экономить. Тыловики не всегда успевали подтащить боеприпасы в первую линию. На позапрошлой неделе под Львовом Боровичу пару раз уже приходилось подниматься в штыки, драться без патронов вместе со своей ротой.

Он в очередной раз выглянул наружу из своей воронки и увидел, как капитан Измайлов поднялся на ноги. Одной рукой он сжимал шашку, второй доставал из кармашка на портупее свисток. Все солдаты, которые были рядом, напряженно посматривали на командира и заметили его жест.

Значит, сейчас будет команда, придется подниматься. Солдатские руки стиснули винтовки, ноги покрепче уперлись в землю. «Матушка заступница, Пресвятая Богородица, не оставь нас многогрешных!»

Офицерский свисток выдал заливистую трель. Затопали солдатские сапоги, зазвучало хриплое дыхание, зазвякали антабки ремней на винтовках. Над цепью разнеслось нарастающее русское «ура».

Борович оперся на руки, выбросил винтовку на край воронки. Но земля осыпалась под его сапогом, и он съехал обратно животом вниз. Черт! Этой заминки в несколько секунд хватило, чтобы отстать от своей роты на пару десятков шагов.