без остановки туда-сюда, не обращая внимания на что-либо вокруг. Перед дверью, откуда и взялась-то она, возле стены установлены знамена полка, странно, обычно во временных командных пунктах их не разворачивают, а тут… За дверью, куда меня провел фельдфебель, оказалась комната с двумя сдвинутыми вместе столами и десятком стульев. Людей, то есть, конечно, военных, здесь находилось двое. Старший по возрасту и званию, довольно упитанный майор, сверкнув очками в тонкой черной оправе, взглянул на меня исподлобья. Ох, сколько я уже видел таких, кичатся своим званием перед любым, кто младше. Все они, мля, заслуженные, идейные, состоят в партии фюрера, а значит, априори выше остальных.

– Ты кто такой? Мне предъявили твой значок, но я не имею данных о действии на моем участке каких-то спецгрупп, да еще и состоящих из русских, – негрубо, но требовательно заявил майор.

Странно, врет или как? Мне, когда задачу для группы ставили, конкретно об этой дивизии говорили, это я помню точно, да и карты же видел, знаю, кто где стоит, ну или стоял. Понятно, что рядовой состав знать обо мне не может и не должен, но офицеры? Командиры рот и батальонов на участках, где задействуются спецгруппы, все предупреждены. И не важно, «Бранденбург» это или, как в моем случае – «Восток».

– На то я и член спецгруппы, чтобы обо мне не знали, герр майор. Хотя выход мне как раз и назначали в вашей зоне. Рядовой Горчак, позывной Леший, спецкоманда «А», батальон «Восток», подразделение «Киндер». Информацию о нашей группе довести до вас должны были еще три дня назад. Все это очень странно.

– Что-то слышал о таких, господин майор, – вставил свои пять копеек второй фриц, лейтенант. Этот был скорее худым, чем стройным. Запястья, как у девушки, тонкие и узкие, даже обычные армейские часы кажутся огромными. Этот скорее всего был адъютантом майора, и, как мне кажется, именно он и забыл, гад, довести нужную информацию до своего командира. Только вот не посчитал нужным или забыл, другой вопрос.

– Мы находимся в подчинении штаба армии, шесть человек, работаем группами по три. Моя группа после выполнения задания должна была выйти на ваш участок и поступить в подчинение командиру дивизии. Как нами распорядится он, на его усмотрение. К сожалению, группа разделилась, и, скорее всего, я остался один. В том месте, где мы переходили условную линию, был сильный бой и била артиллерия. Я не нашел своих подчиненных, был вынужден работать в одиночку.

– И как? – коротко, явно без интереса спросил майор. Он все так же старался не смотреть на меня, ясно, это ж истинный ариец, упертый нацист, с такими хуже всего. Для него все, кто не немцы – унтерменши, да и на многих своих соотечественников он смотрит так же.

– Можно карту, я покажу, а вы уж сами решите, с пользой я пришел или нет.

Вот сейчас все и решится. Точнее, станет понятно, куда идти и стоит ли вообще продолжать. Во всей моей затее было лишь одно слабое место. Да, работать я должен по указке гитлеровцев, меня как бы для этого и учили, но вот станут ли они верить мне, вопрос. Ведь как ни крути, а это первый выход, по большому счету веры-то мне пока нет, надо постараться быть убедительным. Давлю на то, чтобы местный командир принимал решение сам, не советуясь со штабом полка или дивизии. Главное, чтобы не подвел комиссар Рыков, выполнение части нашей с ним задумки как раз на нем и его подчиненных. Сумеют все сделать, как надо – мы победим в этом конкретном случае. Нет – будет больно об этом вспоминать.

– Зачем тебе карта, что ты можешь на ней показать? – Пренебрежение так и сквозит, даже не пытается хоть немного его скрыть майор. Сняв фуражку и положив ее на край стола, фриц ожидал правильного ответа.

– Я укажу точные позиции батальона красных, что стоит против вас, с другой стороны улицы. Могу даже указать, где и какое вооружение расположено. Штаб батальона, расчеты станковых пулеметов…

– Мы и так это знаем, они стоят против нас третьи сутки, кроме естественной убыли, там ничего не изменилось! – фыркнул фриц.

Хреново. А если так…

– А вам известно, что на вашем левом фланге всего два ручных пулемета и больше никого нет? Количество русских, остающихся в строю, знаете? Кто ими командует?

– Конечно, я знаю, кто командует этим батальоном, пленные красные долго не запираются.

– Если вы о батальонном комиссаре, то эта информация устарела. Он получил ранение и отправлен на берег. Эвакуируют или нет, вопрос другой, а вот то, что сейчас там пытается сдержать отступление обычный лейтенант, факт.

– Когда это произошло? – Ого, а заинтересованность-то есть, не полностью, фашист, ты владеешь своими эмоциями.

– Часа три, может чуть больше, назад. Попал под минометный обстрел. Я именно тогда и утек от них, прикрывшись паникой.

– Что, красные паникуют? – ухмыльнулся майор.

– А вы бы оставались в спокойном состоянии, если бы против вас стоял полк, а у вас и роты не было? Этот батальон только название имеет, а по факту там солдат всего на взвод. Если я все точно разглядел, а учили меня очень хорошо, то тридцать два бойца там. Включая командира и санинструктора.

– Наши наблюдатели днем насчитали пятьдесят или чуть больше.

– Так это днем, времени по нынешним меркам прошло много. У них позиции почти без укрытий, очень много ранений от минометов. Если ударить слева вдоль железной дороги, парк будет вашим через час.

– Тебя в школе «Восток» учили указывать командиру полка вермахта? Неслыханная наглость! Кто вообще придумал использовать детей русских свиней в нашей армии?

Ух ты, какой ты важный, а ну-ка, что ты об этом скажешь?

– Как заявлял наш старший инструктор, гауптман СС Альберт Грубе, это идея лично адмирала Канариса, – четко отрапортовал я.

А немец поплыл. Еще бы, он чуть не назвал идиотом того, кто такое придумал.

– Адмирал всегда придумывал безумные планы, правда они почти всегда срабатывают…

– Не имел чести участвовать в других операциях. Но то, чем занимаюсь сейчас, идет удачно, – идея подсовывать русским детей – гениальна. Любого замучили бы проверками, допросами и, один черт, не поверили бы, – коммунисты очень мнительны. Но вот нас, детей… Ха, они даже не удосужились передать меня кому-то из особого отдела в целях проверки. Увидели ребенка – и все, решили, что свой. Естественно, попасть в штаб или увидеть какие-то документы я не смог бы, но и препятствовать нахождению среди бойцов отряда мне не