– Королева запретила ей появляться в своих покоях, – прошептала графиня д’Англюлем, многозначительно посмотрев на кузину-видамессу[16].

– Бедняжка выглядит так, будто ее недокармливают. – Видамесса наблюдала, как девушка проходит мимо, прижимая к груди свой инструмент. – Думаю, королева слишком жестока, – заметила она тоном, подразумевающим прямо противоположное.

– Я так не считаю, дорогая. Это создание ведет себя бесстыже, как уличная проститутка. – Графиня наклонилась ближе к своей кузине и что-то зашептала той на ухо.

Видамесса умудрилась приподнять и без того выгнутые дугой брови. Ее носовой платок вылетел из рукава, словно им выстрелили из арбалета, и она тут же поднесла его к губам.

– О нет! – воскликнула она, судя по голосу, вполне удовлетворенная.

Если Кларисса де Сартрес что-то и слышала, то решила не терять достоинства. Ее простое платье из коричневой шерсти бесшумно скользило над черно-белым мраморным полом. Девушка склонила голову, пряча свои истинные чувства. Она носила замысловатую сетку для волос из шелка и бисера, украшенную жемчугом и парой полотняных рогов, поднимавшихся от линии роста темно-рыжих волос. Ее лицо прикрывала настолько плотная вуаль, что можно было разглядеть лишь его очертания, но не выражение, по крайней мере при свете свечей. Кларисса держала инструмент, как гордая мать держит свое дитя. Если первая фаворитка короля и знала о том, что другие дамы ее люто ненавидят, то виду не подавала.

Справедливости ради стоит отметить, что из всех женщин в огромном тронном зале, напоминавшем пещеру, Кларисса де Сартрес меньше всего походила на фаворитку монарха. В то время как наряды остальных дам и большинства мужчин пестрели, словно цветы на лугу, в своем платье девушка выглядела простой и невзрачной, как серая мышка. Если бы не затейливый головной убор и музыкальный инструмент, она бы с легкостью сошла за служанку какой-нибудь знатной особы – этот образ дополняли короткий полотняный фартук, надетый поверх платья, связка ключей и ножницы на поясе.

Толки и пересуды летели впереди нее, словно раздуваемый ветром огонь в сухом лесу.

Она подошла к основанию трона и сделала столь глубокий реверанс, что, казалось, она вот-вот упадет на пол. При этом поклон вышел безупречно грациозным – трудно было поверить, что такое вообще возможно.

– Ваше величество, – промолвила девушка.

Король одарил ее улыбкой, а его лицо цвета золота и слоновой кости оживилось.

– Кларисса! – воскликнул он. – Я тебя и не заметил.

– Это правда, ваше величество, я решила держаться в стороне.

Улыбнулась ли она? Окружающие могли только гадать. Одни разглядели под ее вуалью жеманную улыбку, другие – самодовольную ухмылку, а некоторым показалось, что девушка чем-то встревожена.

– Могу ли я сыграть? – спросила она.

Улыбка короля стала еще теплее.

– Я живу ради этого, – заявил он.

Губы Абблемона тронула едва заметная усмешка.

Правитель дождался, когда польется музыка, и принялся наблюдать за придворными, слишком увлекшимися оживленной беседой – никто не слушал игру Клариссы, кроме него. Потом король обратился к своему сенешалю:

– Ты плохо поступил, Жеребец.

– Прошу прощения, ваше величество.

– Никто из нас не безупречен, но впредь внимательнее следи за своим языком. Грубость может перевесить… Боже милостивый, а ведь она действительно умеет музицировать. – Он снова улыбнулся девушке, которая продолжала играть, растворяясь в музыке.

Некоторое время монарх наблюдал за Клариссой, затем кивнул Абблемону.

– Когда она закончит, очисти зал, – велел он. – Не желаю ни с кем разговаривать. Я дал им подходящую мишень для их мерзких пересудов. Де Вральи что-то нужно?

Сенешаль наслаждался игрой девушки. Он любил музыку и чувствовал страсть, с которой Кларисса перебирала пальцами струны. По сравнению с ней другие придворные дамы выглядели полными дурами.

И даже он сам почувствовал себя дураком.

– Так, кое-что, ваше величество.

– Тогда созовем военный совет, но сперва пусть она играет.

Абблемон присутствовал на всех советах своего господина: военном, гражданском, казначейском и даже церковном. Фаворит короля служил хранителем его времени, а также был самым доверенным лицом.

Большинство собравшихся мужчин – даже закаленные в боях рыцари, вроде маршала де Рибомона – стремились узнать его мнение, прежде чем обращаться к монарху. Все советники облачились в доспехи, поскольку так было заведено в Галле и так гласил военный кодекс. Единственным исключением был сам король. Рибомон носил доспехи искусной работы с подвижными нагрудными пластинами, окаймленными бронзой, с накладками из золота, со стихами из Библии на кованом серебре. Танкред Гисарме, королевский управляющий и самый старший из собравшихся, был облачен в богато украшенную броню своей рыцарской гильдии. Закованный в зеленый металл с отделкой из чистого золота, он напоминал молодого дракона. Наручи и поножи Гисарме состояли из чешуек размером с кончик женского пальца, чередовавшихся рядами, из серебра, золота и медной бронзы. Стелкер, командир арбалетчиков, облачился в черные доспехи с золотыми письменами во славу Господа. Василий, отвечавший за оборонительные сооружения архитектор королевских замков, явился в нагруднике, соединенном с наспинником, и кольчуге. Вряд ли кто-то вызвал бы его на бой насмерть, поскольку он был простолюдином и к тому же чужеземцем, но военный кодекс предписывал и ему облачаться в броню. Сам же Абблемон предпочитал простой белый доспех из превосходного металла, без всяких этрусских украшений.

Хорошенько расспросив королевского фаворита и посчитав его мнение вполне приемлемым, мужчины почувствовали себя намного увереннее. Абблемон, верный своему слову, подробно изложил правителю суть дела – освоение северных пустошей Новой Земли.

– На севере у морейцев налажены торговые связи с пришедшими из-за Стены, – заявил купец.

Это был не просто купец, а крупный судовладелец, корабли которого составляли основу галлейского военно-морского флота. Ему принадлежало двадцать огромных бочкообразных когов[17] с высокими бортами и закругленными носовыми обводами, защищенных от капризов погоды и почти от всех, кроме наиболее мощных, морских орудий. Такие суда считались неприступными для Диких, обитавших в морских пучинах, столь же злобных и опасных, как их сухопутные сородичи. Его звали Оливер де Марш. Подобно Клариссе, он одевался весьма просто – дублет и шляпа из добротной черной шерсти, впрочем, как и чулки. Если кто и знал, что цена за столь качественную валяную шерсть составляла двадцать золотых леопардов за локоть, так только он сам и его портной.